Рене Баржавель - Девушки и единорог

Его взяли за руку, снова отвели на кухню, раздели, еще раз умыли перед очагом и натянули ночную рубашку. Закрыв глаза, он все еще видел перед собой два лица, но не очень отчетливо, с резкой полосой мрака между ними. Возле него слышались вздохи и едва сдерживаемые стоны. Потом раздался тихий смех, и кто-то прошептал: «Наполеон побил русских». Он знал, что Наполеон был императором французов и врагом англичан. Все, что было плохим для англичан, могло только радовать сердца ирландцев, даже в эту ночь большого несчастья.

Его кормилица, женщина с ближайшей фермы, отнесла его в детскую и уложила в постель. Потом она прошептала несколько ласковых слов на гэльском [6] Гэльский язык (ирландский гэльский) — один из языков кельтской группы; наряду с шотландским и мэнским языками принадлежит к гойдельской подгруппе этой группы. Государственный язык Ирландской Республики. , слов, что он слышал, когда совсем еще младенцем погружался в сон, выпуская из губ благодетельный сосок ее кормящей груди. Она поцеловала ему руки и ушла; после этого он смог, наконец, заплакать, никого не стыдясь.

Подобно тому, как камень сопротивляется речному потоку, он сопротивлялся рыданиям, готовым унести его, боролся с безумным желанием вскочить с постели, протянуть руки к родителям и звать их, кричать, пока они не придут…

Прижимая кулаки к глазам, он пытался прогнать образ двух лиц, таких нежных и в то же время таких страшных. Постепенно они исчезли из его глаз и его памяти. Он заснул, пока жалкий огонек у его изголовья медленно тонул в последних слезах тающей свечи.

Через несколько месяцев за ним из Англии приехал дядя, забрал его с собой и стал воспитывать со своими детьми. Замок Гринхолл остался на попечение управляющего. Дядя Джонатана, Артур Вэллесли, вскоре отправился на войну, чтобы через несколько крупных сражений разбить армию Наполеона под Ватерлоо. За многочисленные заслуги король присвоил ему — одно за другим — звания графа, маркиза и герцога Веллингтона.

Через четырнадцать лет после приезда в Англию, за несколько недель до совершеннолетия, когда Джонатан возвращался к замку дядюшки с верховой прогулки, он увидел скачущего ему навстречу Георга, управляющего конюшней. Тот, словно охваченный безумием, размахивал шляпой и что-то кричал. Подскакав к Джонатану, Георг не остановился и помчался к деревне, с криками «Наполеон умер! Наполеон умер!». Испуганная этими воплями, лошадь Джонатана встала на дыбы, и он увидел нечто жуткое: у его лошади исчезла часть задранной кверху головы и на этом месте осталось нечто вроде бесформенной пустоты, по сторонам которой торчали уши. Когда лошадь немного успокоилась, дорогу перед Джонатаном закрыла странная полоса дыма или тумана. У него закружилась голова, и он упал с лошади.

Это было первым проявлением непонятной болезни, во время приступов которой перед Джонатаном появлялась серая пустота, за которой скрывалось все, что продолжали видеть остальные.

Дядя Артур отвез его в Лондон, где отдал в руки лучших докторов. Они обрили ему голову и пришлепнули к ней присоски, потом отворили кровь на левой и на правой руке, заставили выпить какие-то микстуры. Через три месяца такого лечения Джонатан весил не больше, чем его тень. Почувствовав приближение смерти, он потребовал, чтобы его отвезли в деревню, где сам занялся своим здоровьем. Его лечение заключалось в том, что он отказался от всех процедур и принимал только то лекарство, которое ему хотелось. Он почти исключил из своего меню мясо и питался овсянкой, свежими яйцами, яблоками и молоком. Силы возвращались к нему одновременно с восстановлением шевелюры, но завеса пустоты все равно оставалась перед его взглядом. Когда он обращался к кому-либо из окружающих, то видел только тех, кто находился ближе всех. Когда сэр Артур передал ему документы, связанные с опекой, он не увидел ни одной цифры. Так как он доверял дяде больше, чем себе, он зажмурился и подписал все бумаги не глядя.

Несмотря на болезнь, он решил, что будет сам управлять своими владениями. В Ирландии он не был ни разу с того дня, как сэр Артур забрал его в Лондон после смерти родителей. Прибыв в Гринхолл, он потребовал, чтобы его отвели в комнату родителей, и остался там один.

Время приближалось к полудню, весеннее солнце вливалось в комнату через два больших окна с раздвинутыми шторами. Во время его отсутствия комната содержалась в идеальном порядке, но ему показалось, что она состарилась, как бывает с человеком, долго находившимся в одиночестве. Краски казались более серыми, чем раньше, мебель выглядела устаревшей. Резные колонны кроватей казались матовыми.