В сатире «Острова пингвинов» чувствуется большая близость франсовского стиля к Рабле. Остров, который святой Маэль перевозит поближе к своей стране на самодельном шнурке; орден Почетного легиона, прикрепленный прямо к волосатой обезьяньей груди одного из полководцев; открытый автомобиль принца Крюшо, в котором монах Гриб разъезжает с двумя легкомысленными дамами; бесчисленные выписки, обрушившиеся лавиной на Фульгенция Тапира и погребающие под собой ученого мужа, — все эти образы, относящиеся к различным эпохам пингвинской истории, созданы в духе гротескно-сказочных образов «Гаргантюа и Пантагрюэля». Они в особенности придают стилю «Острова Пингвинов» характер острой сатирической плакатности.
В книге о Жанне д'Арк Франс создал светлый образ народной героини, в нем нашла себе выражение вера писателя в народ, в народную правду. Народную правду видел Франс и в русской революции 1905 года. В «Острове пингвинов» наблюдается уже спад исторического оптимизма писателя. Последняя часть романа носит заглавие «Будущие времена» с мрачным подзаголовком «История без конца». Вечный круговорот истории подчеркивается и композиционной особенностью последней части — повторением в начале и в конце ее одних и тех же безнадежных слов: «Дома казались людям все еще недостаточно высокими, их беспрестанно надстраивали все выше и выше, их строили в тридцать и сорок этажей; там громоздились бюро, магазины, конторы банков и предприятий, там все глубже уходили в землю погреба и туннели. Пятнадцать миллионов человек работало в гигантском городе…» «Остров пингвинов» — это скорбная книга, полная гнева и негодования, полная сочувствия к порабощенному народу, но в ней отвергается возможность перестроить общество при помощи революции.
К теме революции Франс возвращается в следующем своем романе «Боги жаждут» (1912) — историческом романе из времен французской революции XVIII века. Уже в «Острове пингвинов» временами дает себя знать трагическое начало, прежде лишь изредка возникавшее в творчестве Франса. «Боги жаждут» — книга трагическая в самой своей основе.
Франс не раз подчеркивает природную доброту и чистоту своего героя, революционного деятеля Гамлена. Подчеркивает он и человеколюбивый смысл владеющих им революционных чувств, человеколюбивую направленность революционной идеи, которой он преданно служит. «Что значат наши временные лишения и муки. — Революция на веки вечные даст счастье человечеству!» Гамлен наделен высокими душевными качествами, это подлинный герой, готовый на любую жертву ради торжества владеющей им высокой идеи. Но, делая его участником французской революции XVIII века, убежденным и страстным якобинцем, Франс постепенно прослеживает, как революционный пыл Гамлена, порожденный самыми благородными чувствами, приводит к тому, что Гамлен превращается в жестокого фанатика, уже не видящего перед собою живых людей, с их горестями и радостями. «Отведенная для одних лишь аристократов, гильотина показалась ему чем-то вроде несправедливой привилегии. Гамлен начинал создавать себе из возмездия религиозную и мистическую идею».
Гамлен сознает, что сам поставил себя «вне человечества». Совершать революцию во имя человечества и, совершая ее, утратить человечность — этот парадокс раскрывается в романе «Боги жаждут» в целом ряде сцен и образов, он определяет собою и весь трагический замысел романа. Недаром через всю книгу проходит лейтмотив, заимствованный из античной трагедии. Художник Гамлен пишет картину, изображающую Ореста. Образ Ореста то и дело перекликается с образом самого художника. Гамлен разъясняет свой замысел: «Что у него за судьба! Из сыновней любви и повинуясь священным законам, он совершил преступление, которое боги должны ему простить, но люди не простят никогда. Чтобы отомстить за попранную справедливость, он отрекся от природы человеческой, он сделался бесчеловечным…»
Тот же трагический замысел, выраженный в противопоставлении Гамлена, страстно мятущегося в своей революционной деятельности, и равнодушия жизни, людской толпы, преданной своим повседневным делам, своим частным интересам, проявляется и в концовке романа: здесь Элоди, бывшая возлюбленная Эвариста Гамлена, после его казни ставшая возлюбленной его приятеля, обращается к своему новому другу буквально с теми же словами, какими она некогда провожала Гамлена. Меняется и характер иронии Франса; она нередко переходит в буффонаду, когда, например, упоминается счет за «пару калош от 18 вандемьера» или новые игральные карты с «трефовой Свободой», «пиковым Равенством» и «бубновым Братством».
Читать дальше