Мария Корелли - Моя чудная жена!

– Говоря о мужьях, я дивлюсь, как живет Гетвелл-Трибкин, – сказал Ричмур задумчиво. – Я думаю, тяжеленько ему приходится!

Я не мог далее выносить этого. Я быстро встал с своего места, судорожно схватил шляпу и зонтик в одну руку; потом, подойдя к соседнему столу, я принуждённо улыбнулся и не говоря ни слова торжественно положил свою карточку пред прибором графа Ричмура. Он быстро взглянул на неё и сильно покраснел; краска разлилась у него до корней волос.

– Трибкин! – воскликнул он. – Любезнейший господин Трибкин, уверяю вас, я… честное слово, я… я…

Он не договорил и обменялся беспокойным взглядом со своим другом. Я пристально наблюдал его волнение таким взглядом, которым, по рассказам романистов, змея смотрит на гипнотизируемую ею птичку.

– Я слышал ваши замечания, граф, – произнёс я как бы театральным шёпотом, с оттенком некоторой суровости. – Я невольно подслушал ваши замечания, касавшиеся моей жены! Едва ли нужно упоминать, как они были мне неприятны. Я полагаю, я убеждён, что вы обязаны извиниться предо мной!

– Любезнейший господин Трибкин, – и молодой человек быстро протянул мне руку, – позвольте сделать это тотчас же! Я извиняюсь самым искренним образом, я так раскаиваюсь, так сожалею! Мой друг, мистер Герберт Воган, я уверен, так же сожалеет, как и я, не правда ли, Воган?

Названный джентльмен, который старательно подбирал крошки на скатерти, поднял своё покрасневшее лицо, поклонился и подтвердил сказанное.

– Это так глупо, – продолжал Ричмур, – говорить о людях, когда можно ожидать, что они находятся где-нибудь тут же поблизости. Надеюсь, вы простите меня! Я, право, не имел намерения…

Тут я перебил его. Он был, очевидно, так искренне огорчён и смущён, что гнев мой совершенно прошёл, и я пожал его протянутую руку.

– Я совершенно удовлетворён, – сказал я грустно, но любезно. – Я знаю, что толков не избежишь, и я знаю, что миссис Трибкин, – при этом я несколько покраснел, – так красива и умна, что о ней всегда будут говорить.

– Совершенно справедливо. – Молодому графу, казалось, значительно полегчало после такого поворота дела. – Джорджи говорит то же самое. Вы знаете, я женюсь на Джорджи?

– Знаю, – отвечал я, – и поздравляю вас!

– Благодарю вас! Не выпьем ли мы с вами теперь стакан вина? Официант, принесите ещё такую же бутылку.

Я почти готов был отклонить это предложение, но он так искренне настаивал, что я не мог отказаться. Я присел, и мы все трое, вместе с молодым человеком, которого он назвал Воганом, некоторое время толковали о женщине вообще, о благородном и высоком назначении, данном ей природой, и о том, до какого ничтожного и низкого уровня современные женщины добровольно готовы опуститься.

Когда я вернулся в этот вечер домой, я не замедлил дать жене полный отчёт о моей встрече с графом Ричмуром и его другом Воганом, о том что они говорили и что я сказал о ней лично и о женщинах вообще. Она слушала меня с удивительно спокойным равнодушием, которое всегда отличало её, и рассказ мой не произвёл на неё никакого впечатления.

– Ричмур – лицемер, – сказала она отрывисто. – Всегда был таков. Один из тех страшно надменных людей с синей кровью и длинной родословной. Бобби ничто в сравнении с ним. (Бобби был «мальчик» с длинными усами. «Соскоблить с него чешую и сварить к обеду», смутно припомнилось мне.) А ты так и сказал, что я настолько красива и умна, что обо мне всегда будут говорить?

– Да, сказал.

– Это было очень мило с твоей стороны, друг мой, – сказала она, одарив меня лучезарной улыбкой. – Не всегда мужья говорят о своих жёнах за глаза так любезно. Ты заслуживаешь награды и получишь её! Ты избавишься от меня на целых шесть недель – вот что!

– Избавлюсь от тебя, Гонория! – пробормотал я в замешательстве. – Что ты хочешь…

– Видишь ли, – быстро заговорила она, – я всё это устроила. Моя мать возьмёт ребёнка к себе – она будет очень рада, а ты можешь запереть дом, уехать куда хочешь, можешь делать что хочешь и действительно весело провести время. Я тебя не буду допрашивать! Сегодня четвёртое августа. Скажем, что мы встретимся опять примерно двенадцатого сентября, или позже, если хочешь. У нас будет довольно времени побыть врознь.

– Но, Гонория, – воскликнул я, совершенно озадаченный, – что ты хочешь этим сказать? Куда ты направляешься? Что будешь делать?

– Стрелять! – заявила она быстро. – Я приглашена к Тротти Стерлинг на двенадцатое число и надеюсь набить больше дичи, чем все записные охотники мужчины, которые также приглашены в Глин Руэч. Она зовёт и тебя. Но тебе вовсе не интересно было бы смотреть, как я буду лазить в камышах и шагать по болоту в высоких сапогах. Но это очень весело!