Мария Корелли - История детской души

— «Таково мое намерение и такова моя цель,» произнес торжественно м-р Велискурт — «но м-р Монтроз ни по своему темпераменту, ни по-своему воспитанно не пригоден для исполнения моей задачи. Дело в том, что он наотрез отказался руководствоваться составленным мною конспектом, определяющим летние занятия моего сына, и осмелился сказать мне, — слышите, мне! — что Лионель не в состоянии пройти подобный курс, что абсолютный отдых для мальчика безусловно необходим! Нет сомнения, что он на этом настаивал и в виду собственного своего удобства! … В добавок я узнал, к великому своему смущению, что Монтроз до сих пор суеверно верит в миф христианства, верит в какого-то легендарного Бога, Создателя вселенной, и наконец верит и в бессмертие души!» Тут м-р Велискурт уже не мог удержаться от смеха. «Конечно, это слишком нелепо, чтобы даже вызвать негодование, — но в деле воспитания ребенка нельзя быть слишком осторожным… и все же мне досадно, что я раньше не слыхал о диких, отсталых взглядах этого Монтроза.

М-р Велискурт взглянул на часы

— «Извините, если покину вас на несколько минут,» — сказал он, вставая, — «теперь 9-ть часов, и я велел Монтрозу явиться ко мне в кабинет, к этому времени, чтобы получить причитавшееся ему жалованье. Завтра, рано поутру, он уедет с первым дилижансом.

Мистрис Велискурт тоже встала и плавною грациозною поступью, не спеша, направилась к дверям.

— «Пойдемте лучше ко мне в гостиную, сэр Чарльз, поболтаем вместе,» — томно сказала она взглянув на него через плечо и одарив его одной из своих ослепительных улыбок… -«Мне думается что вы неособенно торопитесь назад в Вормут»

— «Нет, — теперь не тороплюсь… ”- промолвил он с ответной улыбкой, и пошел за ней…

Пройдя через большую, пустую залу, они вошли в красивую, изящно убранную комнату, из огромных окон которой открывался чудный вид на всю окрестность.

М-р Велискурт отправился в противоположную сторону и вошел в маленькую каморку, бывшую раньше кладовой, а теперь превращенную в нечто вроде кабинета. Здесь Монтроз уже ожидал его.

Монтроз был очень бледен, и губы его были крепко сжаты. Проходя мимо него, Велискурт небрежно кивнул ему головой, затем сел за свой письменный стол, из которого вынул чековую книжку, и, обозначив на чеки цифру выше суммы, которая причиталась Монтрозу — подал ему листок. Молодой человек, взглянув на него, весь вспыхнул.

— «Благодарю вас, м-р Велискурт,» — сказал он, «я покорнейше прошу вас выдать точную сумму, ни гроша лишнего.»

— «Как!» насмешливо воскликнул Велискурт. «Шотландец и отказывается от вознаграждения! Уж в самом деле не настал ли век чудес?».

Монтроз страшно побледнел, но сумел совладеть с собою.

— «Думайте, что вам угодно о Шотландцах», сказал он спокойно. — «Они обойдутся без вашего к ним расположения, и в моем заступничестве, конечно, не нуждаются. Я отказываюсь принять то, что я не заработал, — в этом трудно усмотреть чудо. Я не чувствую против вас ни малейшего раздражения: — отказав мне, вы только предупредили мое собственное намерение — здесь оставаться дольше я бы не мог — не хочу делаться соучастником преступления детоубийства.»

Если бы бомбу вдруг разорвало посреди маленькой комнаты, м-р Велискурт не был бы больше ошеломлен… Он вскочил со стула и стремительно кинулся на Монтроза.

— «Что — что,» задыхаясь от бешенства, произнес он дрожащим голосом, «де-то-дето-убийство, так ли мне послышалось? Дето-убийство!»

— «Могу повторить эти слова,» спокойно сказал Монтроз — но голубые глаза сверкнули зловещим огнем и судорожно задрожали бледные губы — детоубийство!… Запомните — их, вдумайтесь в них! У вас только один ребенок, мальчик хороший, любящий, способный, восприимчивый, слишком восприимчивый! И вы его губите своими суровыми предписаниями, своей зловредной «системою» воспитания! Вы лишаете его всех тех развлечений, который необходимы для его здоровья, вы не даете ему товарищей его лет, вы поставили его молодую жизнь в такие рамки, что эта жизнь превратилась в ежеминутную пытку — и я утверждаю, что вы над ним совершаете убийство, медленное, быть может, но несомненное. Всякий врач, хоть не много сведущий в своем деле, подтвердить вам то, что говорю я теперь — т. е. всякий врач, для которого правда дороже гонорара.»

М-р Велискурт схватил чек, только что им подписанный, разорвал его на клочки, открыл другой ящик своего бюро, вынул из него горсть бумажек и золотых и, сосчитав, кинул их на столь.