Цирил Космач - Избранное

— Я тоже дальнозоркий! Без всякого табаку! И потому, дорогой мой Мартинчек, очень хорошо вижу, что скрывается за этим твоим появлением. Значит, вышел ты из дома, домика, и пошел вдоль реки, реченьки. И добрел до самого моего вереска. Полчаса ходу, полчасика. И по этой самой тени! И все это только для того, чтобы уколоть меня тем, что я не могу больше держать моего парня в школе!

— Андрейчек! — возопил Модриян. И, давая понять отцу, как глубоко он оскорблен, ожесточенно затопал ногами. — Андрейчек, это уже слишком, чересчур это! Нет, это уже не шутка, не шуточка!.. Чтобы я?! Нет! Христос свидетель, боженька! Чтобы я тебя колол?! Тебя, куманек? Тебя! — с ударением повторил он и выпрямился, будто осененный спасительной мыслью. И в самом деле, он заговорил свободно и уверенно, даже с оттенком укора: — Вот ведь ты какой, куманек! Обвиняешь меня в этаком непотребстве, а ведь меня Лудвик послал. «Пойди, передай привет крестному, — сказал он, — и попроси его, чтоб он не обижался, что я сам не зашел проститься». И в самом деле ты не должен обижаться, ты же знаешь…

— Ага! — прервал его отец. — Так, значит, ты все-таки ко мне направлялся?

— Конечно, к тебе, только не знал, дойду ли до тебя, — соврал Модриян и торопливо продолжал: — Но он обещал, наш Лудвик, что напишет тебе из Падуи, напишет. «Так и полагается! — прикрикнул я на него. — Запомни, крестный — все равно что отец! А ты вполне можешь положиться на своего крестного. Ты сам себе его выбрал, сам упросил, а он нисколько не упирался, хотя у нас тогда своей крыши не было над головой, над головушкой. Он пошел к тебе в крестные и еще часы тебе купил, часики». Да, дорогой мой Андрейчек, веришь ты мне или нет…

— Верю, верю! Ты же знаешь, я тебе всегда верю! — со скукой отмахнулся от него отец. Поставив на колоду чурбак, он взялся за топор.

— Господи Иисусе! — прянул Модриян, вытянув из жилетного кармашка часы и взглянув на циферблат. — Те-те-те, пятнадцать петухов, как мы заболтались! Точно две старые бабы, точно две бабушки! Аддио, аддио! — замахал он обеими руками и кинулся к проселочной дороге.

— Аддиошеньки! — насмешливо крикнул ему вслед отец и с одного удара развалил напополам толстенный чурбак. Потом — еще один, и еще, и еще. Намахавшись так, что весь сдерживаемый гнев вышел наружу, он решительно всадил топор в колоду и направился в дом.

— Что теперь будет? — повернулась к малому Кадетка, вопросительно глядя на него своими большими синими глазами.

— А что должно быть-то? Ничего! — отмахнулся от нее малый, раздраженно пожав плечами. На самом деле при этих ее словах он почувствовал, что в маленькой комнате во второй раз решается его судьба.

— Ух, до чего ты вредный! — обиженно надулась Кадетка и смахнула со лба воздушные завитки светлых волос.

— Отстань! — буркнул малый и вышел во двор. Он лег за хлевом под раскидистым кустом самшита. Куст был его прибежищем в трудные минуты.

В тот же вечер отец подозвал малого к постели матери и вопреки своему обыкновению без обиняков спросил, думает ли он о своем будущем. И так как малый только шмыгнул носом, понурил голову и отступил за спинку кровати, отец начал с небывалым жаром доказывать, что он должен учиться сам, дома, а в Толмин ходить только на экзамены. Эта идея не слишком ошеломила малого, так как он уже несколько раз слышал что-то подобное, и нимало не обрадовала, ибо он уже покорился своей судьбе и упивался горечью неслыханной несправедливости, ставшей его уделом. Поэтому он ограничился тем, что откинул волосы со лба, ухватился за спинку кровати и шмыгнул носом.

— Ну, подумай! — наседал на него отец. — Раскинь мозгами! А то ведь будешь ни барин, ни крестьянин.

Малый снова только пожал плечами, словно желая сказать этим движением, что такова уж его судьба.

Тогда заговорила мать:

— Сынок, учись!.. Доставь мне еще эту радость! — сказала она своим особым, очень мягким и все же не просящим голосом, который всегда западал в самую душу. Особенно глубоко запали в него сегодня слова матери: вольно или невольно, она дала понять, что дни ее сочтены. Малый стиснул зубы, чтобы удержать рыдание, и закивал головой.

— Вот и ладно! — с облегчением перевел дух отец и посмотрел на мать благодарно и печально. Подбородок его чуть заметно задрожал, отец потер его ладонью и встал.

Малый повернулся и вышел из каморки. Отец вышел следом за ним. Малый чувствовал, что отец хочет сказать ему еще что-то. Они вышли из дома. На дворе Кадетка играла с тремя младшими детьми. Увидев малого, она выпрямилась, сцепила руки за спиной и уставилась на него вопросительным взглядом. Малый, не говоря ни слова, направился к своему самшиту за хлевом. Отец молча шел за ним. Подойдя к кусту, они остановились, отец положил малому руку на плечо и повернул его лицом к себе. Малый поднял голову и посмотрел отцу в глаза.