Анатоль Франс - Господин Бержере в Париже

Франсу было ясно, что не только для Франции представляет опасность эта националистическая орда,— в ней писатель видел и угрозу для других народов, опасность военной агрессии. Недаром Жан Петух, собирательный образ обывателя-националиста, созданный профессором Бержере в одной из его пародий, сочетает воедино мечту об «императорской республике» для Франции с мечтою о «мире» для других народов, мире «беспощадном и суровом, мире угрожающем, ужасающем, пылающем… извергающем громы, мечущем молнии, рассыпающем искры, мире, более устрашительном, чем самая устрашительная война, мире, который скует земной шар леденящим страхом». В чем другом, а в способности выводить мракобесов на чистую воду Франсу никак не откажешь — в настоящее время это более, чем когда-либо, ясно.

Франс подметил и одну из самых характерных черт буржуазных «вояк» — стремление загребать жар чужими руками, расплачиваться за свои завоевательские авантюры чужими жизнями, чужою кровью. Записной радетель о французской военной чести Паннетон де ла Барж серьезно задумывается над тем, чтобы ради избавления своего отпрыска от военной службы впрямь осуществить саркастический совет, полученный от Бержере,— определить сына в школу восточных языков, чтобы он изучал там одно из полинезийских наречий, слова которого какой-то немецкий ученый вынужден был записать от попугая, так как ни одно человеческое существо на этом наречии уже не говорило.

Франс в «Современной истории» наглядно показывает как бы целую систему буржуазной реакции, ее теорию и практику, ее политику и мораль, ее фразеологию и сущность. Такой глубины социальной критики Франс дотоле еще никогда не достигал.

Сатирический стиль Франса никогда еще не был столь разнообразен. Родовая и финансовая аристократия и их приспешники показаны в серии карикатур. Такова встреча молодого лоботряса Гюстава Делиона со своим кредитором де Бонмоном на автомобильной выставке, когда Гюстав с трудом соображает, что должен, в порядке взаимной услуги, исполнить желание барона и послать свою любовницу к министру культов Луайе ходатаем за аббата Гитреля, желающего получить епископскую кафедру. Если аббат Гитрель шествует к этой кафедре в окружении веселого женского кортежа, то такой же кортеж готов провожать и царственного претендента к ступеням французского трона; монархический заговор сплетается со множеством весьма сомнительных любовных приключений.

Наряду с такими реалистическими карикатурами, которые могли бы показаться безобидными, если бы они не были столь метки, сатира «Современной истории» находит себе выражение в своеобразных притчах профессора Бержере, имитирующих старофранцузскую речь и составленных в шутейном стиле Рабле; повествование о «трублионах», в которых под покровом всяческих архаизмов можно без труда узнать современных Франсу политических башибузуков, кое в чем уже предвосхищает резкий обличительный тон будущего «Острова пингвинов». «Описание людей и нравов стародавних времен», якобы обнаруженное профессором Бержере в уникальной книжке XVI века, приписывается им перу гуманиста Ланжелье,— не мешает в связи с этим вспомнить, что под тем же именем Ланжелье, «из старинной парижской семьи печатников и гуманистов», Анатоль Франс через несколько лет выведет самого себя в книге «На белом камне» (о чем неопровержимо свидетельствует рукопись, где вместо «Николь Ланжелье» везде стоит «Анатоль Франс»). И тем, что рассказы о трублионах вложены в уста профессора Бержере, любимого героя Франса, и тем, что они связаны с именем столь близкого Франсу гуманиста Ланжелье, подчеркивается особое значение этих коротких интермедий в стиле XVI века, в которых дан как бы художественный конспект всего содержания «Современной истории», обобщающая карикатура на людей и нравы Третьей республики. Такое же злободневно иносказательное значение имеет и рассказанный профессором Бержере миф о Геркулесе Атимосе, где дана выдержанная в античном стиле пародия на дело Дрейфуса.

Углубление и обострение социальной критики в творчестве Франса сказалось и на языке «Современной истории». В предшествующих произведениях язык Франса еще отличался некоторой абстрактностью. Франс всегда заслуженно пользовался репутацией великолепного мастера французской речи, но язык его героев мало отличался от языка самого автора. Раньше Франс недостаточно широко пользовался языком как средством реалистической характеристики действующих лиц своих романов и рассказов. Доказательством этого может, например, служить рукопись «Красной лилии». В процессе работы Франса над этой книгой весь «разговорный» материал романа подвергся значительной перепланировке: так, рассуждения об итальянских художниках, первоначально принадлежавшие Дешартру, распределены впоследствии между другими лицами, рассуждения Дешартра о Наполеоне вложены впоследствии в уста Поля Ванса, все это без каких-либо изменений внутри перераспределенных отрывков,— ясно, что о языковой характеристике действующих лиц здесь говорить не приходится. В «Современной истории» подобные перераспределения в большинстве случаев невозможны. Напыщенных речей герцога де Бресе не спутаешь с залихватским модным жаргоном молодого барона де Бонмона; вульгарного языка префекта Вормс-Клавлена — с елейными словесами аббата Гитреля; изящно точных выражений профессора Бержере — со слащавыми восклицаниями баронессы де Бонмон.