Юлия Лоншакова - Фантом улитки

Я видела блеск ее черных, как маслины, глаз, насмешливых, с толикой безумства, страха, поразительной воли, коварства, беспечности, благородства, смелости и беспощадности. Ее тень на асфальте была похожа ни то на летящего ангела, ни то на танцующего черта: так менялся темп ее шагов и пластика движений. Дойдя до ворот Лувра, она сняла перчатки и еще раз прочитала письмо: «Мадам, я достал все, о чем Вы просили. Но, право, будьте осторожны! Я закопал сверток у четвертой на аллее липы, у дороги, если стоять спиной к Дворцу. Жду Вас вечером в „Красной мельнице“, после полуночи». Она глубоко вздохнула и зашла в парк. Верно определила описанное дерево, заметив недавно взрыхленную почву, вытащила небольшой сверток в серебристой хрустящей бумаге. Осмотрелась со сноровкой шпиона, поднялась и быстро пошла в сторону Елисейских полей.

…Я уже третий день не могу есть и меня постоянно рвет от этих таблеток. Врач говорит, что надо потерпеть, организм адаптируется к лекарству. Пью воду литрами, иначе спазмы терпеть невозможно. От воды уже тоже тошнит. Почему меня тошнит от воды, от гормонов, но не от токсикоза? Мы с мужем уже шестой год пытаемся родить ребенка, и все без толку. Врачи твердят, что не надо отчаиваться, продолжайте стараться. Стараться!? Смешно! Шесть лет! «Зачем ходить в планетарий, если исчезли звезды?» – спрашиваю мужа. «Марьяша, но солнце еще не погасло,» – отвечает любимый с грустной улыбкой. Солнце не погасло, солнце не погаснет никогда, даже когда угасну я, даже когда окончательно станет понятно, что на свет не появится Человек, прекрасный, добрый, сильный.

Вчера полночи разговаривали с Аленой. Она меня поддерживает и понимает. Муж только поддерживает. Последние месяцы я вижу, что Олег смирился с ситуацией и стал очень много времени уделять ресторану. Решил окунуться в работу. С головой. Под тяжестью ситуации. В субботу мы были в кинотеатре, сеанс был поздний, а фильм скучный, решили погулять перед сном. Конец марта у меня всегда ассоциируется со слякотью, мокрым снегом и влажным воздухом. Ветер хоть и холодный, но уже одаривает сладким запахом весны, кажется, слышишь запах каждой лужи, ствола каждого мокрого дерева, каждого прошлогоднего прелого листа, празднуешь день рождение каждой молодой почки. Мы шли по парку, лениво перекидываясь незначительными фразами и, вдруг муж остановился, развернул меня лицом к себе, взял за плечи и спросил: «Марьяша, а если бы ты точно знала, что с другим мужчиной сможешь родить ребенка, ты бы ушла?» Я смотрела на него во все глаза, никогда, ни разу эта мысль не приходила мне в голову, я словно остолбенела: А разве у меня есть на это право? И ответила: «Нет… нет… Нет!» Я увидела слезы в глазах своего мужа, такого сильного, красивого, способного показать мне их: «Марьяша, все будет хорошо, обязательно».

Олег продолжал произносить какие-то слова в утешение, но для меня они слились в монотонный шум, а в голове теперь стучало: «Или у меня есть на это право?» Я перебила его: «А ты?» Он остановился: «Я хочу детей, но я предан тебе и буду верен только тебе». Теперь мне стыдно за разрастающийся в голове побег сомнения, зерно которого бессознательно было посеяно любимым мужем. Прости.

…Покинув сад Тюильри, она отдышалась и мерно пошла по Елисейским полям. Она была взволнована, и ее мучила жажда. Солнце уже перекатилось за полуденную отметку и начинало припекать. Ей хотелось спокойно сесть и открыть манящий сверток. Дойдя до Триумфальной арки, свернула направо и оказалась в паутине тихих парижских улиц. Заметив небольшой трактир в подвале одного из домов, спустилась по ступеням. Достаточно укромное место. Внизу было прохладно. Утолив жажду стаканом воды, стала пить кофе с бриошью. Заметив на себе удивленные взгляды моряков, видимо только недавно вернувшихся на берег Бретани, ворвавшихся в Париж и желающих забыться, вдруг осознала насколько нелепо выглядит в этом заведении. Все-таки неподходящее место. Ей следовало быть осторожнее: состоятельная дама. Дорога домой сильно утомила ее. Брать экипаж она не решилась, чтобы не привлекать внимание. Последнее время мучительные приступы страха настигали ее внезапно – днем, под ярким солнцем, вечером, посреди переполненных парижских бульваров. Часто. Слишком. Дома она попросила не беспокоить и пошла в спальню. Сон был неспокойный, липкий, как смола, горячий, а временами ледяной. В половине шестого в комнату постучала горничная: «Мадемуазель, к Вам месье Реми».