Леопольд Захер-Мазох - Шахиня

– Если императрица Елизавета и в самом деле вышла замуж за Алексея Разумовского и это можно подтвердить документально, – с тонкой улыбкой произнесла она, – то я больше не стану сопротивляться и отдам тебе свою руку, Орлов.

– Ты это всерьез говоришь, Катенька? – воскликнул тот, сияя от счастья.

– Вот тебе мое слово.

Орлов пал перед ней на колени и осыпал поцелуями ее руки, он не заметил насмешливой, уверенной в победе улыбки Екатерины. А она знала Разумовского и на благородстве его преданного сердца строила свой план. Сразу после смерти Елизаветы он совершенно отдалился от общественной жизни и от двора, жил одиноко и нелюдимо среди столичного шума, блеска и суеты, занятый только собой и своими воспоминаниями. Настоящий малоросс, он во всем – образом жизни, хлебосольством и скромным сердечным нравом – сохранил верность своей родине, которую любил так же сильно, как когда-то любил царицу. Петербург видел его лишь тогда, когда он выезжал в церковь.

– Я не верю, что бракосочетание императрицы Елизаветы с Алексеем Разумовским действительно состоялось, как пишут о том за границей, – сказала Орлову Екатерина на следующий день, – прежде всего я сомневаюсь в существовании каких-либо подтверждающих сей факт документов, но поскольку граф Разумовский еще, слава Богу, жив, то давай поинтересуемся у него самого.

После этого она продиктовала графу Воронцову указ, которым в память о своей незабвенной тетушке, царице Елизавете, она присваивала ее бывшему супругу, графу Разумовскому, титул императорского высочества.

С этим рескриптом она послала Воронцова к пожилому человеку, хранящему верность любимой женщине, и велела просить его, если возможно, представить относящиеся к его браку с царицей Елизаветой письменные свидетельства. Часом позже Воронцов подъехал к небольшому деревянному дворцу Разумовского. Здание выглядело вымершим. Пришлось долго стучать увесистой железной колотушкой, прежде чем появился необычного вида казак; он отворил ворота и проводил посланца монархини к своему хозяину.

Когда Воронцов вошел в комнату, Разумовский в долгополом темном кафтане, еще более подчеркивавшем почтенность его облика, сидел в кресле с высокой спинкой у камина, в котором пылало яркое пламя, и читал малорусскую библию, отпечатанную в Киеве. При виде Воронцова по лицу его скользнула едва заметная мягкая улыбка, он поздоровался с гостем приветливым кивком головы и жестом указал ему на кресло рядом с собой.

– Их величество, наша всемилостивейшая императрица Екатерина Вторая послала меня к вашему превосходительству, – усаживаясь, заговорил Воронцов.

Разумовский с удивлением посмотрел на него, однако не проронил ни слова.

– Есть одно исключительно деликатное обстоятельство, – продолжал Воронцов. – Обращаясь к вам, Их величество доказывает, сколь безгранично она вам доверяет, сколь глубоко уважает вас, господин граф. Императрица даже поручила мне использовать от ее лица именно эти выражения. Граф Орлов утверждает, что блаженной памяти императрица Елизавета была тайно обвенчана с вами. Коль скоро это соответствует действительности, то Их величество приняло решение почтить память своей тетушки произведением вас в княжеское достоинство и присвоением вам титула императорского высочества. Вот касающаяся сего вопроса грамота.

Разумовский взял ее и внимательно прочитал от начала до конца, после чего вернул ее Воронцову, поднялся с кресла и подошел к комоду, на котором стоял обитый серебром и инкрустированный перламутром сундучок из эбенового дерева. Найдя ключ, он открыл его и извлек из потайного отделения небольшую пачку бумаг, завернутых в розовый атлас.

Вынув бумаги, он снова положил атлас в сундучок и начал читать оные, при этом серьезное и умиротворенное лицо его время от времени озаряла блаженно-печальная улыбка.

Закончив чтение, он поцеловал бумаги, со слезами на глазах посмотрел на образа, которые точно в хате какого-нибудь малорусского крестьянина украшали стену его комнаты, перекрестился, медленно подошел к камину и бросил бумаги в огонь.

До этого он не проронил ни слова.

Когда бумаги превратились в пепел, Разумовский снова уселся в кресло и заговорил:

– Я был всего лишь верным слугой покойной императрицы Елизаветы Петровны, которая, хотя я не заслуживал этого, осыпала меня благодеяниями.

Я никогда не забывал, из какого ничтожного состояния ее десницей был вознесен до высших степеней почета. Я поклонялся ей как благосклонной матери миллионов подданных и никогда не осмеливался даже думать о близких отношениях с ней. Стократно смиряю я себя, вспоминая о минувшем, и живу будущим, которого никому не дано избежать, и молитвой.