О. Генри - Дороги судьбы (сборник)

Они разбудили судебного переводчика, американца, некоего Дженкса, который занимался здесь продажей рома и наоборот, и велели ему перевести мне приговор. Дженкс потянулся и принял таблетку морфия.

— Вам придется прислониться к стене, старина, — сказал он мне. — Три недели вам, что ли, прописали? А что, у вас жевательного табачку не найдется при себе порядочного?

— Переведите мне еще раз с примечаниями и толкованием, — сказал я. — Я не понял, оправдан ли я, осужден или передан на попечение патроната для дефективных детей?

— О, — сказал Дженкс. — Чего это вы не поняли? Вас поставят к стене и расстреляют через две или три недели — три, кажется, сказали они.

— Не будете ли вы так любезны спросить их, через две или три, — сказал я. — Лишняя неделя не играет для вас большой роли после того, как вы умерли, но, пока вы еще живы, одна неделька, знаете ли, она ничего.

— Две недели, — сказал переводчик, справившись по-испански у суда. — Переспросить еще?

— Довольно, — сказал я. — Пусть это будет окончательным приговором. Если я буду продолжать апеллировать в том же духе, меня расстреляют на десять дней раньше того, чем меня взяли в плен. Нет, у меня нет табачку.

Отряд негров, вооруженных винтовками «Энфильд», отвел меня в calaboza, и меня заперли там в какую-то кирпичеобжигательную печь. Температура там была приблизительно такая, какая упоминается в кухонных рецептах, требующих сильного жара. Я дал одному из сторожей серебряный доллар и попросил его послать за консулом Соединенных Штатов. Он явился в пижаме, с парой очков на носу и с содержимым пары других изделий из стекла в желудке.

— Меня должны расстрелять через две недели, — сказал я, — и хотя я записал себе этот факт в памятную книжку, он все-таки не выходит у меня из головы. Вы должны как можно скорее вызвать дядю Сэма по кабелю и заставить его заняться этим. Пусть он немедленно вышлет сюда «Кентукки», «Кирсерджа» и «Орегон». Броненосцев будет достаточно, но не мешало бы также отрядить пару крейсеров и миноносцев-истребителей. И скажите, если адмирал Дьюи не занят, самое лучшее, если он и сам прикатит на самом быстроходном судне во флоте.

— Слушайте, вы, О'Кифи, — сказал консул, справившись кое-как с икотой. — Чего ради вы беспокоите вашим делом министерство иностранных дел?

— Вы, верно, не расслышали, — сказал я. — Меня расстреляют через две недели. Вы, должно быть, поняли, что меня пригласили на пикник? Не мешало бы Рузвельту убедить японцев прислать на подмогу еще «Еллоуямтискокуи», или «Оготосингсинг», или другой какой-нибудь первоклассный крейсер. Я бы чувствовал себя безопаснее.

— Вам теперь нужно, — сказал консул, — поменьше волноваться. Я, когда вернусь, пришлю вам немножко табаку для жеванья и лепешек из бананов. Соединенные Штаты не могут в это вмешиваться. Вам известно, что вас захватили как мятежника против правительства и вы подлежите законам этой страны. Сказать вам по правде, мне от министерства иностранных дел дана инструкция — не официальная, конечно, — что, если какой-нибудь искатель приключений потребует флотилию броненосцев по случаю революционного катценъяммера, я должен перерезать кабель, дать ему столько табаку, сколько он пожелает, и, когда его расстреляют, взять его платье в счет моего жалованья, если оно мне окажется впору.

— Консул, — сказал я ему, — это серьезный вопрос. Вы представитель дяди Сэма. Это ведь не какая-нибудь интернациональная комедия вроде Всемирного Конгресса Мира или крещения броненосца. Я — американский гражданин и прошу защиты. Я требую весь москитный флот, и атлантическую эскадру, и Боба Эванса, и генерала Е. Берд Грубба, и двух или трех церемонийместеров. Что вы думаете делать?

— Ничего не делать! — сказал консул.

— Так убирайтесь к черту, — сказал я, потеряв с ним терпение, — и пришлите мне Дока Милликина. Попросите Дока прийти ко мне.

Док пришел и посмотрел на меня сквозь решетку; я был окружен грязными солдатами, у меня отняли даже сапоги и манерку. Док казался чрезвычайно довольным.

— Алло! Янки! — сказал он. — Ну что? Входите понемногу во вкус острова Джонсона?

— Док, — сказал я, — у меня только что было свидание с консулом Соединенных Штатов. Я вывел из его слов заключение, что мое настоящее положение не лучше, чем если бы моя фамилия была Розенцвейг и я гулял бы по Кишиневу во время погрома. По-видимому, морское вмешательство в мою пользу со стороны Соединенных Штатов ограничится тем, что мне пришлют четвертку матросского жевательного табаку. Док, — сказал я, — не можете ли вы приостановить временно наши междоусобия, вызванные соперничеством Севера и Юга, чтобы помочь мне?