Любовь Овсянникова - Вершинные люди

— У тебя что-то срочное? — он был в хорошем расположении духа.

— Нет, — я замялась. — Надо подписать пару бумаг, но…

— Хорошо, я скоро освобожусь и позову тебя. Посиди в приемной.

Эти слова побудили меня обратить наконец внимание на собеседника директора. Я поняла, что ошиблась — Николай Игнатьевич вовсе не доводил его до бегства, а завоевывал, хотел произвести впечатление. А это уже процесс сокровенный, не терпящий лишних глаз и ушей.

Слева от Стасюка стоял молодой мужчина высокого и крепкого телосложения, что, впрочем, не ассоциировалось с физической силой, а лишь создавало впечатление его уверенности в себе. Понимайте, как хотите, но лучше не скажешь. Его внешность свидетельствовала, что ей уделяется настойчивое и расчетливое внимание. В ней не было ничего лишнего и ничего не бросалось в глаза.

При ближайшем рассмотрении за спокойной, расслабленной позой, однако, начала улавливаться наэлектризованность, заряженность на действие. Казалось, что под его одеждами играет каждый мускул, в нетерпении немедленного движения вибрирует каждый нерв и все там сжато до невозможного предела, так что готово вмиг взорваться и рассыпаться потоками неиссякаемой энергии.

По лицу — с хорошей матовой кожей, полноватыми, но слегка поджатыми губами — была разлита привлекательная полуулыбка, так — тень, намек улыбки. Там же властвовали глаза, и из них метался зеленый огонь. Мы привыкли к штампам: черные глаза — колдовские, коварные; синие — глубокие, как омут, в них можно утонуть. А тут — зеленое пламя в обрамлении длинных пушистых ресниц. Я до сих пор не знаю, какого цвета на самом деле у него глаза. Просто, навсегда осталось впечатление: что-то зовущее — от нагретого моря, что-то таинственное и влекущее — от необъятности и загадочности русских лесов, что-то испепеляющее — от беспощадно бьющей оттуда мысли.

На нем были одежды спортивного покроя, из которых помнится только голубизна денима. Соответственно, обут он был в кроссовки «Конверс».

Впечатление довершала откровенная, во всю верхнюю часть головы — от высокого лба и до макушки, лысина.

От него веяло степным разнотравьем, разогретым в южном июне. И в то же время возникало ощущение, что ты находишься рядом с иной вселенной, где бушуют и сражаются неизведанные стихии. И мой бессознательный порыв: неизведанное — изведать! Он проявился у меня вопросом, обращенным к незнакомцу:

— Как вы думаете, мне долго придется ждать в приемной? — наверное, в нем он усмотрел дерзость, или еще того хуже — развязность, желание зацепить его с определенной, предосудительной целью, ибо отреагировал мгновенно.

Полуобернувшись, он неопределенно хмыкнул. Губы дрогнули и изогнулись в легком сарказме, но из глаз залучилось нечто мягкое, ласкающее. Раздался глуховатый голос, мягкий и бархатистый, как ресницы:

— Это не от меня зависит, — и он отвел взгляд, не призывая отвечать ему.

Меня задело это сочетание высокомерия, теплоты и приязненности во взгляде с холодностью слов. Оно было тем возмутительней, чем непонятней. Скажите, какая цаца! — подумала я и выплеснула досаду толикой хамства:

— Конечно, здесь от вас ничего не зависит.

Никогда не потревоженная никакой страстью, я впервые изобличила ее грозное в себе дыхание.

В приемной я ждала долго и совсем забыла о посетителе, которого сама спровоцировала фактически надерзить мне, как и о своей вызывающей реплике в ответ. Я думала о предстоящем разговоре с директором, ибо пришла просить его об очередном отпуске, который вопреки графику стремилась перенести на лето. Хотелось поехать на море. Да что там хотелось — надо было! В холодное время меня донимали ларингиты, а предупредить их можно было только морскими купаниями и воздухом. Как раз теперь мне предложили путевку в Бердянск. Не упускать же такой шанс из-за какого-то формального графика!

Другой вопрос, давно назревший, был сложнее. Дело в том, что я, по стечению обстоятельств, учредила безобидное, почти игрушечное — так мне тогда казалось — издательство. Сначала издавала то, что заказывали авторы: книги местных краеведов и сказочников, сборники детского творчества, стихи начинающих поэтов, мемуары богатеньких пенсионеров. Это были так называемые библиографические тиражи, выпускаемые в небольших количествах для закрепления авторского права. Заказчики оплачивали эти тиражи и, естественно, забирали их себе. Поначалу у меня не возникало проблем, я получала удовольствие от работы и думала, что так будет всегда.