Шэ Лао - Развод

Госпожа Чжан побаивалась Тяньчжэня, но свой материнский долг выполняла с радостью. Такой красавец, самому Люй Дунбиню [36] [36] Люй Дунбинь согласно легенде, один из восьми даосских бессмертных. Покровитель цирюльников. не уступит! Для сына надо приготовить что-нибудь повкуснее. Но на все ее расспросы он лишь снисходительно улыбался: ему все равно, что есть. И она стряпала на свой страх и риск. Нелегко угодить сыну - он гораздо современнее отца. Сварила куриный суп с пельменями, так старалась, а сын не вернулся к обеду. Госпожа Чжан мыла посуду, поливая ее слезами, и все боялась, как бы не увидел муж. Покончив с мытьем, постояла у печки, чтобы высохли слезы. Сын не вернулся и к двенадцати ночи, а мать сидела у ворот и ждала.

Явился он в половине первого.

- Хо! Мама! Ты зачем меня ждешь?

- Не через стену же тебе прыгать!

- Ладно, мать, завтра не жди!

- Кушать хочешь? - Она глянула на красные от холода уши сына. - Вечно ты ходишь в этом заграничном белье, ведь оно тонкое.

- Я не голоден и не замерз. А белье шерстяное. Ты только взгляни, какое пушистое! - Сын изредка себе позволял быть снисходительным к матери и разговаривал с ней как с ребенком.

- В самом деле, пушистое!

- Двадцать шесть юаней, еще не рассчитался, настоящий английский товар!

- Ты не пойдешь к отцу? Он же еще не видел тебя! - Мать умоляюще смотрела на сына.

- Завтра увидимся. Он, наверное, уже спит!

- Можно разбудить. Утром он очень рано уходит.

- Ладно, поднимусь пораньше. - Глядя в зеркало, сын отбросил назад волосы, они блестели, как черпак из пальмовых листьев.

- Ма, иди спать.

Мать вздохнула и ушла к себе.

Тяньчжэнь сел на кровать, надел на голову сетку и, насвистывая песенку «Птицы любви», взял апельсин. Он снимал кожуру, высасывая сок, и, как обычно, воображал себя Джоном Берримуром.

Чжан Дагэ не возлагал на сына особых надежд; никто из пекинцев не ждет от сыновей многого. Пусть как-то устроится, добьется хоть какого-нибудь положения, поступит на службу и обзаведется семьей. На начальника отдела он не потянет, учитель средней школы - слишком мало; вот служащий какого-нибудь управления, таможни, начальник экспедиции уездной канцелярии, желательно вблизи Пекина, - это в самый раз, не высоко и не низко. После окончания института, не важно какого, надо выхлопотать ему место служащего - и почетно и выгодно, - кто скажет тогда, что у Чжан Дагэ не идеальный сын! К делам не следует относиться очень серьезно, главное - иметь обширные связи, а дома - мудрую и добродетельную жену, лучше всего из семьи со старыми устоями, пусть не очень грамотную, зато пухленькую, как сдобная булочка, которая нарожает беленьких и таких же пухленьких детишек. С институтом все будет в порядке, пусть Тяньчжэнь вольнослушатель, диплом все равно получит: когда есть связи - это просто. А после института, был бы Чжан Дагэ жив, он подыщет сыну место, это сущие пустяки. В отделе народного просвещения, в управлении общественной безопасности, в муниципалитете - везде у Чжан Дагэ свои люди. Сложнее всего - женитьба. За последние несколько лет Чжан Дагэ в этом убедился. Целых четверть века он - сват, и если собственному сыну вместо сдобной булочки подберет ржаную лепешку, - кричи караул. И опять же дело не только в невесте. Уж для сына Чжан Дагэ постарается. Ведь Тяньчжэнь - боль его сердца. Чжан Дагэ сам виноват, что сын пять раз проваливался на экзаменах в школе - его знакомства не возымели действия. И все же на душе у отца тревожно. Тяньчжэнь так пишет сочинения, что дрожь пробирает. Остальное не важно, а вот писать - кем бы он ни служил - придется. Не помешало бы, разумеется, и знание иностранного языка, не только простому чиновнику, но и самому начальнику. Однако Тяньчжэнь и двух слов не напишет, даже с ошибками. Связи, что и говорить, великое дело, но нужны еще способности, хотя бы маленькие. Чжан Дагэ пока еще не глава провинциального правительства, чтобы сделать начальником уезда человека, не смыслящего в грамоте. Да, Тяньчжэнь - это боль его сердца. Быть может, он вообще ни на что не способен, тогда нужно найти ему идеальную жену, но как?

Ведет себя сын довольно странно. Назвать его революционером - значит погрешить против истины: у него нет никаких принципов, но в то же время он держит запрещенную литературу. Не скажешь, что он человек волевой, - коньки купил, а на лед встать боится. Зато таращить глаза на отца не боится, тут у него есть характер. Он как будто не глуп - многое понимает, и в то же время не умен - способен на любую глупость. Словом, Чжан Дагэ не знал, к какой категории людей отнести сына. Иными словами, на своих весах он не мог точно взвесить его достоинства и недостатки, перетягивала то одна чаша весов, то другая. Сын - боль его сердца, и никому об этом не расскажешь. Никто не знает сына, как отец. Но в наш век отцы не понимают сыновей.