Михаил Садовяну - М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

— Поехали, сынок, я освободился! — воскликнул Платамону, торопливо спускаясь с галереи и сразу же усаживаясь в кабриолет. — Поехали, — добавил он тише, когда Аристиде устроился с ним рядом, — твоя мама, наверно, волнуется.

Выехав из ворот на улицу, они тут же увидели Матея Дулману и других крестьян, которые как будто поджидали арендатора. Действительно, Матей подал ему знак задержаться и подошел ближе.

— В чем дело, Матей? О чем печаль? — дружелюбно, как всегда, спросил Платамону.

Дулману прошел под самой мордой лошади и вплотную подступил к Платамону. Лицо у него было мрачнее, чем обычно, в глазах горел сдержанный огонек. Он поставил ногу на ступеньку кабриолета и, нагнувшись к уху арендатора, таинственно процедил:

— Ты, барин, на Бабароагу не зарься, не то худо будет!

Платамону побледнел и, чтобы скрыть тревогу, ответил тем же мягким голосом:

— Да что еще случилось? Разве я не говорил тебе, что не стану вмешиваться ни на столечко, если вы возьмете имение себе?

— Коли так, зачем же заявилась сюда барыня? — подозрительно спросил Дулману.

— Она, верно, хочет продать землю, ведь поместье-то ее.

— Вот потому ты и не встревай, мы никому не позволим отобрать нашу землю! — угрожающе продолжал Матей.

— Из-за меня вам, ребята, тревожиться нечего! Вам надо только договориться с барыней… — заикаясь, пробормотал арендатор, безуспешно пытаясь сохранить покровительственный тон.

— С ней мы еще поглядим, как нам обойтись, — проворчал Матей. — Значит, так, барин! Потом не говори, что не упреждали тебя!

— У меня, Матей, слово крепкое! — заверил его Платамону, немного успокоившись. — Что скажу, за то и душу положу! Так и знай, Матей!.. Оставайся с богом!

Ворча себе что-то под нос, Дулману отошел в сторону, а Платамону хлестнул лошадь:

— Двигай, Ортак!.. Поехали, а то уже поздно!..

— Что это сегодня с людьми стряслось, все по домам прячутся? — недоумевал Бусуйок, в который раз выходя на порог корчмы и оглядывая улицу. — А то от таких посетителей, как ты, Спиридон, толку мало!

Спиридон Рэгэлие выпил стопку цуйки и заплатил за нее. Он бы заказал еще, но знал, что Бусуйок в долг не отпустит, потому что в долговой книге за ним и так уж много записано, а он давно не может ничего заплатить, чтобы хоть немного уменьшить задолженность. Поэтому он ответил смиренно, надеясь угодить корчмарю:

— Так ведь распогодилось, вот они, верно, и взялись плуги чинить, чтоб быть наготове, когда землю поделят.

— Как бы не так, разве не видишь, как господа торопятся раздать свои поместья? — не оборачиваясь, насмешливо бросил Бусуйок с порога корчмы. Затем, возвращаясь за стойку, он добавил: — Ты, Спиридон, пьяница да и беден, как церковная мышь, но у тебя, кажись, ума побольше, чем у других, хоть не тратишь сил попусту.

Спиридон, худой и старый, состроил горестную мину и плаксиво ответил:

— Так ведь другие, Кристаке, пьют и на радостях, а я не от хорошей жизни, только из-за бед и несчастий. Ведь с того самого дня, как моя баба преставилась, я терплю муку мученическую, сноха меня невзлюбила, обзывает по-всякому, никакой заботы от нее не вижу…

— Ладно, ладно, я твою историю знаю, Спиридон! — перебил его корчмарь.

— Известное дело, знаешь, как же тебе не знать! — обиженно пробормотал старик, обратив взгляд к открытой двери, в которой появился сынок Филипа Илиоасы, аккуратно одетый и обутый мальчик.

— Меня прислал дедушка, чтобы вы мне дали… дали… — тоненьким голосом начал мальчонка, прильнув к стойке и шаря глазами по полкам.

— Что нужно батюшке, Антонел? — улыбаясь, спросил Бусуйок.

— Чтобы вы мне дали литр керосина, но только в вашей бутылке, а то наша разбилась! — выпалил мальчик, радуясь тому, что вспомнил поручение.

— А деньги у тебя есть?..

— Есть, есть, вот они! — гордо заявил Антонел, показывая монетки, которые он сжимал в ладони.

Флорина Драгош, жена учителя, как раз вернулась из Питешти, куда ездила навестить арестованного мужа. До Костешти она доехала поездом, а оттуда уж добиралась на чем попало. Ни один извозчик не решался ехать в деревню, хотя Флорика предлагала хорошие деньги.

Вернулась она в еще более подавленном настроении, чем уехала. Весь понедельник она безуспешно проторчала у дверей разных высокопоставленных чиновников. Прокурор лишь после долгих просьб разрешил ей передать мужу кое-какую провизию и деньги. Но Флорика не сдалась так просто. На следующий день, во вторник, она пошла по иному пути: сунула в руку кое-кому из мелкой сошки, и ей удалось несколько минут поговорить с Ионелом. Он все еще не знал, за что его посадили, так как никто ничего ему не сказал, да его и не допрашивали ни разу. Но он был убежден, что его держат в тюрьме, чтобы лишить возможности натравливать крестьян на господ. Говоря это, бедняга Ионел даже рассмеялся и добавил, что для него самого, пожалуй, лучше находиться сейчас подальше от Амары, потому что, будь он дома и случись что-нибудь в деревне, господа бы всех собак на него вешали!