Михаил Садовяну - М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

Титу испуганно и вопросительно посмотрел на Танцу, которая, неожиданно решившись, шепнула ему: «Спрячь мою одежду», — и с головой нырнула под одеяло.

Титу лихорадочно собрал одежду, раскиданную по стульям, рубашку, валявшуюся на полу рядом с постелью, и спрятал все за шкаф, негромко приговаривая, чтобы как-нибудь объяснить задержку:

— Да… да… сейчас открою, только надо… вот сейчас… я лежал в постели…

Он повернул ключ, и Жан, улыбаясь, вошел в комнату.

— Извините, что я ворвался к вам так бесцеремонно, но… А вы разве один?

— Конечно. Кому ж еще здесь быть? — запинаясь, ответил Титу.

— Мне послышались голоса, потому я и постучал. Я пришел кое-что взять из комнаты Ленуцы и…

Жан говорил без умолку, заинтригованно и подозрительно оглядываясь вокруг. Собственно говоря, он пришел без ведома госпожи Александреску, которую оставил у своих родителей за увлекательной партией в карты. Ушел он под предлогом, что у него разболелась голова и он хочет побыть на воздухе, вместо того чтобы глотать порошки… Уже больше месяца назад его представили единственной дочери вице-директора его министерства, хорошенькой девушке с приданым. Барышня как будто прониклась к нему симпатией, и он при третьей встрече намекнул ей, что у него самые серьезные намерения. Для него это было бы блестящей партией, так как вице-директор, один из столпов министерства, несомненно, оказал бы ему протекцию по службе. Заручившись согласием девушки, Жан, в глубокой тайне от Танцы, которая могла бы проговориться Ленуце, открылся обрадованным донельзя родителям. Чтобы избежать скандала, он решил постепенно и украдкой перетащить домой все свои вещи, которые держал у госпожи Александреску, а затем, в один прекрасный день прислать вместо себя отца, чтобы тот объяснил ей, в чем дело, и убедил оставить Жана в покое…

На этот раз он тоже забежал, намереваясь кое-что прихватить. В темной комнате он не нашел спичек, а свои оставил Ленуце, чтобы она положила, на счастье, спичечный коробок на деньги, предназначенные для игры. Продвигаясь ощупью по коридору к выходу, он услышал голоса в комнате квартиранта. На миг он заколебался: возможно, тот с женщиной, удобно ли его беспокоить? Потом подумал, что глупо возвращаться ни с чем только из-за того, что у него нет спичек. А теперь оказалось, что Титу один! Непрерывно болтая, Жан шарил глазами по комнате, пока не заметил на столе, рядом со свечой, фетровую дамскую шляпку, похожую на пятно тени. Он подмигнул Титу и лукаво воскликнул:

— Ну и повеса же вы, ну и повеса!

Захваченный врасплох Титу рассердился:

— Я вас прошу… Вам не кажется, что это уж слишком? Я встал, открыл вам, и довольно. Скажите, что вам угодно, и…

Но Жан уже не мог побороть своего любопытства: куда могла исчезнуть женщина? Он ответил, продолжая обшаривать глазами все углы комнаты:

— Спичку.

Титу сел на край постели и, указывая на коробок, лежащий на ночном столике, угрюмо буркнул:

— Пожалуйста! И…

— Спасибо, моншер, вы уж не обижайтесь за то, что… Ухожу… ухожу…

Жан подошел к ночному столику, протянул руку за спичками и только тогда заметил, что под одеялом кто-то лежит. Он взял спички и весело сказал:

— Значит, вот где она!.. Ну и ну!.. А мне бы и в голову не пришло… Ладно, не буду вам больше мешать! Да не смотрите вы на меня так сердито, я ведь не болтун, можете спокойно продолжать…

Направляясь к двери, Жан галантно добавил:

— Извините меня, мадемуазель, за беспокойство!

Он громко рассмеялся, открыл дверь, но на пороге, подмигнув, спросил Титу:

— Вы мне только скажите, повеса, она — хорошенькая?

Нервное напряжение Титу дошло до предела, но он все еще колебался, не зная, дать ли волю гневу или стерпеть. Как раз в это мгновение он сказал себе, что, собственно говоря, нужно было схватить Жана за шиворот и выставить вон и что он уже допустил большую ошибку, открыв ему и впустив в комнату. Желая быстрее от него избавиться, Титу презрительно отвернулся и ничего не ответил. Жан снова подошел к нему:

— Ну, почему вы сердитесь, моншер? Я ведь не съел эту… — Он не договорил, любопытство окончательно взяло верх, он молниеносным движением приподнял одеяло, наполовину раскрыв Танцу, и лишь тогда галантно закончил: — Эту прелестную барышню!

Однако он тут же узнал сестру, и любопытная улыбка, расплывшаяся на его лице, превратилась в кислую гримасу. Придя в себя, он укоризненно продолжал:

— Ах, так вот кто эта прелестная барышня! Очень мило с твоей стороны, ничего не скажешь! Как тебе только не стыдно! Позор!