Людмила Перцевая - Отражение. Литературные эссе

У новоявленных икон".

"Ты хочешь, чтобы я был, как ель, зелёный,

Всегда зелёный – и зимой, и осенью.

Ты хочешь, чтобы я был гибкий как ива,

Чтобы я мог, не разгибаясь, гнуться.

Но я другое дерево…"

Владимир Маяковский:

"Я – царь ламп!

Придите все ко мне,

кто рвал молчание,

кто выл,

оттого, что петли полдней туги, -

я вам открою

словами

простыми, как мычание,

наши новые души,

гудящие,

как фонарные дуги".

Леонид Мартынов:

"Я чуток,

Напряжен я,

Как рояль.

Но подойди хоть Бородин, хоть Скрябин,

Не трогайте, не жмите на педаль!

Шершавый от царапин и корябин,

Сегодня я уж больше не служу,

Рукам умелым, как и неумелым,

Но сам себе я струнами гужу

И весь дрожу своим древесным телом».

"Я –

Пламень фар,

И на меня летят

Ночные бабочки и мотыльки,

Не ведая, чего они хотят.

Ночную тварь маню я колдовски.

Я

даже мышь летучую подшиб,

Хоть не хочу, чтоб кто-нибудь погиб

Вот так бессмысленно из-за меня –

Стремительно летящего огня".

Борис Пастернак:

"Я – пар отстучавшего града, прохладой

В исходную высь воспаряющий. Я –

Плодовая падаль, отдавшая саду

Все счеты по службе, всю сладость и яды.

Чтоб музыкой хлынув с дуги бытия,

В приемную ринуться к вам без доклада.

Я – мяч полногласья и яблоко лада.

Вы знаете, кто мне закон и судья".

Николай Заболоцкий:

"Как все меняется! Что было раньше птицей,

Теперь лежит написанной страницей;

Мысль некогда была простым цветком;

Поэма шествовала медленным быком;

А то, что было мною, то, быть может,

Опять растет и мир растений множит".

Остановлюсь на этом. Оказывается, совпадение поэта с явлением, предметом, зверем или деревом наблюдается повсеместно, практически в каждом сборнике, так велико искусство перевоплощения, так соблазнительно поэту транслировать посыл от лица самой природы!

Мне не хочется подбирать ученые слова для обозначения этого явления, я сама немножко поэт и тоже в какой-то момент скажу:

"Словно в мутной речке рыбка

Я дорогу не найду,

Щука? Тина? Грязь? Всё зыбко,

Омут – там, и невод – тут…

Вот в сомнениях и страхе

Замерла. Жду рыбака.

Спининговые замахи:

Хлещет крепкая рука!

Я доверюсь этой леске,

Ухвачу пустой крючок,

Подсекай же быстро, резко!

И…подайте мне сачок!"

– Как?! Ты до сих пор не поняла, почему Веничка Ерофеев – классик? Не прошла с ним экзистенциальный маршрут "Москва – Петушки"?

– Я делала подступ… Но очень быстро меня одолевала злость, я не могла понять, зачем мне этот алкаш с его непрерывной заботой: как напиться так, чтобы не стошнило, где взять, в каком количестве и как при этом не потерять последний ориентир в пространстве? Зачем мне, спрашивала я себя, эти рецепты немыслимых коктейлей из политуры, лака для ногтей и "Свежести", поиск зубровки и хереса?

– Погоди, не горячись, но ты ведь и в "Игроках" Гоголя не уроки картежного мастерства ищешь, а нечто совсем отвлеченное, о характере удивительного народа!

–Да, разумеется… Согласна. Тут прагматичный посыл не годится, не поваренную книгу читаешь…

– Под окном моего деревенского дома – огромная лужа. По ней – то легкая рябь от утреннего ветерка, то каскад солнечных брызг от скачущих с воплями мальчишек, то она взбаламутится вечерним стадом коров, то успокоится и в ней отразится синее небо с пышными белыми облаками. Ликвидировать ее, засыпав асфальтовой крошкой, или беречь, как портал в мир вдохновения и поэзии? Не спеши с приговором…

Я прекращаю диалог сама с собой и беру с полки книгу Ерофеева, подумаешь, и двухсот страниц нет, махом одолею!

Но махом не получается. Между уведомлением от автора и первой страницей поэмы сказано, что автор посвящает эти трагические страницы своему первенцу. Читатель насторожен: вот эти блуждания непросыхающего пьяницы в поисках очередной дозы и то ли Кремля, то ли Курского вокзала, вот эта нечаянная ночевка в чужом подъезде и ласковая беседа с ангелами, обещающими, что скоро откроется магазин, дадут красненького и станет полегче… вот это – трагические страницы?

Старательная попытка удержать равновесие в этом зыбком мире с опорой на себя и ангелов, манера Венички вести непрерывный диалог с самим собой мне вдруг оказывается очень близка и понятна! А на кого ему, выросшему за Полярным кругом, где-то там, в детдоме, еще и надеяться, кто еще, кроме ангелов, так ласково ему скажет: "Конечно, Веничка, конечно, зажмурься, чтобы не так тошнило…"