Саша Гитри - «Мемуары шулера» и другое

Впрочем, по правде говоря, не люблю, когда на меня смотрят, хотя всю жизнь провёл, выставляя себя напоказ!

Даже на подмостках всегда надеялся, что меня слушают — а глядят на других актёров.

Кстати, об этом свидетельствуют и мои фотографии. На них видно, что позировал я без всякого удовольствия, вечно в сомнениях, как сесть, куда смотреть.

Это связано с тем, что черты лица, доставшиеся мне от природы, оказались в полном несоответствии с моим характером, моими чувствами, моими мыслями — короче, со всем тем, что по-настоящему составляет мою сущность.

Я выглядел бы совсем иначе, имей я возможность выбрать себе внешность — как сделал себя сам в духовном плане.

Хотя всякая борьба с собой на этом поприще заранее проиграна. Я прежде всего — раб своего облика, и точно так же, как на сцене мне никогда не удавалось удачно изображать покорность или смирение, я уже давно отказался от мысли сойти на улице за рядового прохожего.

Когда я вижу себя на экране, мне сразу становится ясно, почему я так антипатичен стольким людям.

Есть во мне какая-то безапелляционность, даже сказал бы, уверенность в собственной непогрешимости, что ли — в общем, есть чем внушать отвращение... Лицо какое-то обрюзгшее, словно жиром обросло, взгляд блуждающий, и в помине нет никакой одухотворённости — короче, вне всякого сомнения, я был просто создан, чтобы играть главные роли. Я не говорю, играть хорошо — просто играть, это уж точно.

Временами мне доводилось играть такие роли, но они никогда не доставляли мне особого удовольствия — меня всегда преследовала навязчивая идея, будто я подражаю отцу.

Кстати, тут нелишне добавить, что я никогда не чувствовал себя настоящим актёром, ведь я играл лишь в пьесах собственного сочинения. И порой, выходя в конце спектакля к публике, даже, случалось, говорил себе:

— Ты уж, пожалуйста, постарайся кланяться как автор, и без улыбочек, это ведь твоей пьесе аплодируют, а вовсе не тебе.

Авторы всегда завидуют исполнителям — и я тоже не избежал этой участи.

Ладно, а теперь займёмся-ка лучше моим характером.

Два моих главных недостатка в глазах людей — это эгоизм и тщеславие.

Эгоист ли я?

Да, как и все — но не более того. Возможно, даже меньше многих других, просто, должно быть, это куда видней у человека моей породы — баловня судьбы.

Если люди несчастливые думают только о себе, это считается в порядке вещей — а вот человек счастливый слывет чудовищем, коли не посвящает себя благу других. Существует убеждение, что счастливчик может по-настоящему наслаждаться жизнью только при условии, если целиком посвящает себя горестям ближнего.

И что бы он ни делал — всё мало.

Совершил благородный поступок — грехи замаливает!

Дал немного денег — мог бы дать и побольше!

Дал много — хм... видно, крепко мошну-то набил!

Просто я из породы людей, которым ничего не прощают.

Мне не прощают даже неудач, ведь все абсолютно уверены, что ничего такого со мной просто не может случиться, и нет такой напасти, из которой я не извлёк бы выгоды — что, впрочем, истинная правда.

Мои болезни, мои провалы, мои неудачные браки, клеветнические нападки, жертвой которых я был более тридцати лет — всё это вменялось мне в вину как уловки в погоне за популярностью, какой я никогда бы не добился своим трудом.

Мне не прощают того, что я сын замечательного человека — с которым меня волей-неволей всё равно сравнивают, ведь, что ни говори, а я — если оставить в стороне талант — повторяю и продолжаю его судьбу. Та же внешность, тот же голос — и даже те же манеры, всё по наследству. Та же надменная осанка, то же насмешливое презрение к условностям, та же вызывающая дерзость, когда нужно, и та же независимость, которую завоёвывают и сберегают любой ценой — вплоть до тюрьмы, где мне пришлось посидеть, расплачиваясь в том числе и за его сорокалетний блистательный успех на театральных подмостках.

Два Гитри, это много — а для неудачников даже чересчур. Это слишком, это раздражает — и с этим ничего не поделаешь!

И вот сегодня я рассчитываюсь за долги своего отца, платя из своего кармана.

Женщины не прощают мне, что я был четырежды женат, а мужчины — что четырежды разведён.

Тщеславен ли я?

Лично я думаю, нет, уж мне ли себя не знать.

Ни одна из моих пьес по-настоящему не принесла мне полного удовлетворения — а уж что касается моего положения в обществе, которого достиг, не прилагая к тому ни малейших усилий, то оно куда больше удивляет меня, чем отвечает моим заветным желаниям. Я никогда не добивался ни ордена Почётного легиона, ни Гонкуровской премии, ни каких бы то ни было председательских кресел. Вот уже более тридцати лет я не предлагал своих пьес ни одному режиссёру, никогда не напрашивался на интервью, ни разу не посылал своих статей ни в одну из газет, всегда избегал появляться в публичных местах, никогда не требовал, чтобы моё имя печатали на афишах крупней, чем имена исполнителей главных ролей — так что в конце концов хочу обратиться к своим клеветникам: пусть-ка попробуют, не краснея от стыда, представить хоть одно доказательство моего тщеславия, в котором меня столько раз упрекали.