Эптон Синклер - Джунгли

Новых рабочих было хоть отбавляй. Весь день напролет ворота боен осаждались голодными людьми, у которых не было ни гроша за душой. Каждое утро они приходили буквально тысячами, борясь друг с другом за право на существование. Их не пугали вьюги и холода, они всегда были под рукой, они являлись за два часа до рассвета, за час до начала работы. Порою они отмораживали щеки и носы, порою — руки и ноги, порою замерзали совсем, и все-таки они приходили, потому что им некуда было идти. Однажды в газете появилось объявление, что Дэрхему требуется двести человек для скалывания льда, и целый день бездомные и умирающие от голода люди тащились через снежные сугробы со всех концов города, расстилающегося на двести квадратных миль. Ночью в местный полицейский участок набилось восемьсот человек и заполнили все помещения, они дремали, сидя друг у друга на коленях, как сидят на санках, они лежали вповалку в коридорах, и, наконец, полиция закрыла двери, предоставив остальным замерзать на улице. На следующее утро, еще до рассвета, возле бойни Дэрхема скопилось три тысячи человек, и пришлось послать за запасными полицейскими частями, чтобы предотвратить беспорядки. И тогда дэрхемовские мастера отобрали двадцать самых здоровых мужчин — слово «двести» оказалось типографской опечаткой.

С озера, расположенного в четырех-пяти милях к востоку, налетали свирепые ветры. Иногда по ночам термометр показывал двадцать градусов ниже нуля, а к утру снега наметало до окон первого этажа. Наши друзья должны были идти на работу по немощеным улицам, изрытым глубокими канавами и ямами. Летом, после сильных дождей, люди переходили их вброд, по пояс в воде, а сейчас, зимой, пробираться по этим улицам до утренней зари или после захода солнца было и вовсе нешуточным делом. Они укутывались как могли, но это не спасало от усталости, и нередко случалось, что человек отказывался от борьбы с сугробами, ложился в снег и засыпал.

Но если мужчинам приходилось трудно, то можно себе представить, каково было женщинам и детям! Некоторые ездили на трамвае, когда трамваи ходили; но если вы зарабатываете пять центов в час, как маленький Станиславас, то вам не захочется потратить эти пять центов на то, чтобы проехать какие-нибудь две мили. Дети являлись на бойни, закутанные до самых глаз в большие платки, и все-таки не обходилось без несчастных случаев.

В одно пронизывающее февральское утро мальчик, работавший со Станиславасом, пришел на работу, рыдая от боли, — он опоздал на целый час. Его раскутали, кто-то из рабочих стал сильно растирать ему уши, но они были отморожены и, когда их стали тереть, отвалились. С тех пор маленький Станиславас так боялся холода, что страх этот граничил с безумием. Каждое утро, когда нужно было отправляться на бойни, он начинал плакать и отказывался идти. Невозможно было его уговорить, не помогали и угрозы — мальчиком владел такой ужас, что он не мог с ним справиться, и, казалось, у него вот-вот начнутся судороги. В конце концов было решено, что он будет всегда ходить вместе с Юргисом, и часто, когда снег бывал особенно глубок, Юргис всю дорогу нес его на плечах. Иногда Юргис работал до поздней ночи, и тогда парнишке приходилось плохо, потому что ждать ему было негде, разве что у выхода или где-нибудь в самой убойной, и он в любую минуту мог уснуть там и замерзнуть.

Убойные не отапливались, и люди могли с одинаковым успехом всю зиму работать на улице. Почти все здания боен не отапливались, если не считать кухонь и других подобных помещений. Но именно люди, которые работали на кухнях, подвергались наибольшей опасности; чтобы попасть в другой цех, им приходилось идти по ледяным коридорам, порою в одних майках. Одежда рабочего в убойной была залита кровью, превращавшейся в ледяную корку; если они прислонялись к столбам, то примерзали к ним, если прикасались к лезвию ножа, то рисковали расстаться с кожей. Рабочие обертывали ноги газетами и старыми мешками, которые пропитывались кровью, смерзались и снова намокали, и так без конца — к ночи люди передвигались уже на каких-то бесформенных глыбах. Стоило мастеру отвернуться, как рабочие по щиколотку засовывали ноги в дымящуюся горячую тушу или же кидались в другой конец помещения, где была горячая вода. Ужаснее всего было то, что почти всем — во всяком случае тем, кто держал в руках нож, — приходилось работать без перчаток; руки рабочих белели от холода, пальцы теряли чувствительность, и тогда, разумеется, происходили несчастные случаи. Кроме того, от горячей воды и горячей крови в воздухе стоял такой густой пар, что в пяти шагах ничего не было видно; а так как рабочие, бегавшие сломя голову, были вооружены острыми, как бритва, ножами, можно только удивляться, что скота на бойне резали все же больше, чем людей.