О. Генри - Остатки (сборник)

— А не боитесь ли вы попасть в ловушку? — спросил я. — Предположим, что ваш «ключ», каким бы он ни был, приведет нас не только к комиссару полиции, но еще и к дюжине-две копов?

— Дорогой мой доктор, — сказал Найт несколько чопорно, — я никогда не был азартным игроком.

— Прошу простить меня, — продолжал я, — но я не думаю, что вам удастся найти Джолнса.

Экипаж наш остановился у одного из самых фешенебельных особняков на авеню. Перед домом взад-вперед разгуливал какой-то человек с длинными рыжими усами и со значком детектива на отвороте сюртука. Иногда он отодвигал усы, чтобы вытереть платком лицо, и тогда я узнал хорошо знакомые черты великого нью-йоркского детектива. Джолнс не спускал внимательных глаз с дверей и окон дома.

— Ну, доктор, — сказал Найт, с трудом подавляя триумфальную нотку в своем голосе, — убедились?

— Великолепно, просто великолепно! — Не мог сдержать я восклицания, когда наш извозчик, развернувшись, направился обратно. — Но как вам это удалось? С помощью какого дедуктивного метода…

— Мой дорогой доктор, — перебил меня убийца, — индуктивный метод это то, чем пользуются детективы. Мой метод куда более современный. Я называю это скачкообразной теорией. Я не утомляю себя скучной умственной работой для решения какой-то тайны, опираясь лишь на ее призрачные «ключи». Я тут же, без всяких обиняков, стремительно, словно в прыжке, хватаюсь за умозаключение. Теперь я объясню вам свой скачкообразный метод, примененный в этом случае.

Прежде всего, рассуждал я, так как преступление было совершено в Нью-Йорке средь бела дня, в публичном месте и при ужасных обстоятельствах и самый искусный сыщик расследует это преступление, то преступник никогда не будет найден. Не считаете ли вы, что такой мой постулат оправдывается прецедентом?

— Может, и так, — неохотно согласился я. — Но если Большой Билл Дев…

— Ах, прекратите, — перебил меня Найт с улыбкой. — Я уже не раз это слышал. Теперь слишком поздно. Ну, я продолжу.

Если убийства людей в Нью-Йорке оставались нераскрытыми, рассуждал я, хотя лучшие, самые талантливые сыщики пытались их расследовать, то, следовательно, можно сделать такой вывод они неверно выполняли свою работу. И не только неверно, а в абсолютно противоположной манере по отношению к той, которая была в данном случае необходима. И в этом скрыт мой «ключ».

Я убил человека в Центральном парке. А теперь, доктор, позвольте мне описать себя самого.

«Я высокий человек с черной бородкой и ненавижу паблисити. У меня нет таких денег, о которых стоило бы говорить. Мне не нравится овсянка, и единственная моя амбиция в жизни — умереть богатым человеком. Я человек холодный, с беспощадным сердцем. Мне наплевать на всех своих соотечественников. Я никогда не подаю ни цента нищим или тем, кто собирает на благотворительность».

Таков вот, дорогой доктор, перед вами подлинный мой портрет, портрет человека, которого хитроумный детектив должен выследить и поймать. Вы, человек, которому хорошо известна история преступности в Нью-Йорке за последнее время, должны предсказать результат. Когда я пообещал вам представить перед вашим недоверчивым взором сыщика, который ищет меня, вы посмеялись, так как, на ваш взгляд, детективы с убийцами никогда в Нью-Йорке не встречаются. А я продемонстрировал, что такое вполне вероятно.

— Но каким образом вам это удалось?

— Все очень просто, — ответил улыбающийся убийца. — Я предположил, что детектив будет действовать имеющимся в его распоряжении «ключом» с точностью наоборот. Я привел вам описание своей внешности. Исходя из этого, он должен будет искать не высокого, а низенького человека, не с черной, а с белой бородкой, которому нравится видеть свое имя в газетах, который человек очень состоятельный, обожает овсянку, хочет умереть бедняком и по характеру весьма склонен к щедрости и филантропии. Когда все эти предпосылки собраны, то никаких больше колебаний быть не может. Поэтому я и отвез вас на то место, где Шемрок Джолнс следил, патрулируя, за домом Эндрю Карнеги.

— Найт, да вы — просто чудо! Если бы не существовало опасности вашего исправления, то каким бы чудесным полицейским инспектором могли бы вы стать!

Перевод Зин. Львовского.

Наиболее характерной особенностью времени является его относительность. Все знают, как быстро проносятся воспоминания в памяти утопающего. И вот почему легко допустить, что иной человек переживает вновь весь период своей влюбленности в тот короткий миг, когда он расстегивает свои перчатки.