О. Генри: Остатки (сборник)

— Ну, понятно, — снисходительно заметил Холлис, — на сцене все приходится раздувать. Публика этого ждет. Когда злодей похитит малютку Эффи, ее мамаша должна хвататься руками за воздух и вопить: «О, мое дитя-а! Мое дитя-а!» А в жизни она позвонит по телефону в полицию, потом велит подать стакан чаю покрепче и приготовит фотографию ненаглядной доченьки для репортеров. Когда ты загнал злодея в угол — то есть в угол сцены, — ему в самый раз хлопнуть себя по лбу и прошипеть: «Все пропало!» А не на сцене он скажет: «Тут какой-то подвох, под меня подкапываются, обращайтесь к моему адвокату».

— Хорошо, что ты понимаешь необходимость сценического преувеличения, но это меня не утешает, — мрачно сказал я. — От души надеюсь, что в моей пьесе я верен правде жизни. Если в жизни люди при жестоких потрясениях ведут себя обыденно, они должны так же держаться и на сцене.

А потом мы, точно две форели, выплыли из прохладной заводи большого отеля и двинулись по стремительному потоку Бродвея, лениво клюя на разноцветных бродвейских мушек. Спор о драматическом искусстве так ничем и не кончился.

Мы поклевывали мушку и увертывались от крючков, как и положено разумной форели; но скоро изнуряющая жара летнего Манхэттена одолела нас. На девятом этаже, окнами на юг, нас ждало жилище Холлиса, и вскоре мы сели в лифт и вознеслись в эту немного более прохладную гавань.

У Холлиса я чувствовал себя как дома и через несколько минут, позабыв о своей пьесе, уже стоял у буфета, заставленного стаканами и колотым льдом, и смешивал коктейли. В окна веял ветерок с бухты, не вовсе отравленный асфальтовым пеклом, над которым он пролетел. Холлис, тихонько посвистывая, взял со стола несколько писем, пришедших с последней почтой, и пододвинул самые прохладные плетеные кресла.

Я осторожно подливал в стаканы вермут, как вдруг раздался странный звук. Незнакомый голос хрипло простонал:

— Изменила, о боже, изменила! И любовь — ложь, и дружба всего лишь дьявольский обман!

Я круто обернулся. Холлис навалился грудью на стол, уронил голову на руки. А потом он посмотрел на меня снизу вверх и засмеялся совсем как всегда.

Я сразу понял — это он издевается над моей теорией. И в самом деле, так неестественно прозвучали высокопарные слова посреди нашей мирной болтовни, что мне подумалось: а ведь, пожалуй, я ошибался и теория моя неверна.

Холлис медленно выпрямился.

— Ты был прав насчет этих театральных эффектов, старина, — негромко сказал он и перебросил мне записку.

Я ее прочел.

Лорис сбежала с Томом Толливером.

Перевод Л. Каневского.

Я гулял по Центральному парку с Эвери Найтом, великим нью-йоркским взломщиком, грабителем с большой дороги и убийцей.

— Послушайте, дорогой мой Найт, — говорил я ему, — все это просто невероятно! Вы, вне всякого сомнения, совершили самые расчудесные подвиги по части вашей профессии, известные современному преступному миру. Вы сотворили такие удивительные деяния под самым носом полиции, вы без всякого труда запросто проникали в дома миллионеров, удерживали их под дулом незаряженного револьвера, а второй рукой вытаскивали из ящиков серебро и драгоценности; вы грабили граждан при ослепительно ярком свете лампочек на Бродвее; вы убивали и грабили с поразительной открытостью, с полной безнаказанностью, но когда вы начинаете хвастать, что всего спустя сорок восемь часов после совершенного вами убийства вы можете привести меня и поставить лицом к лицу с тем детективом, которому было поручено вас задержать, то простите, позвольте мне выразить по этому поводу свои сомнения. Не забывайте, вы ведь в Нью-Йорке, а не где-нибудь в другом месте!

Эвери Найт только снисходительно улыбнулся.

— Вы, доктор, пытаетесь уязвить мою профессиональную гордость, — сказал он обидчиво. — Ну что же, я смогу вас переубедить.

Приблизительно ярдах в двадцати от нас шел какой-то явно состоятельный гражданин по дорожке, которая закруглялась возле растущих кустов. Найт внезапно вытащил из кармана револьвер и выстрелил ему в спину.

Жертва упала и лежала на земле без движения.

Великий убийца вразвалочку, не спеша подошел к трупу, вытащил из его карманов деньги, часы, снял дорогой перстень и отцепил от галстука бриллиантовую булавку. Потом он с мягкой улыбочкой подошел ко мне, и мы продолжили прогулку.

Мы успели сделать шагов десять, как столкнулись с полицейским, который бежал на место преступления. Эвери Найт остановил его.