Кнут Гамсун - А жизнь продолжается

Август решил, что пора обрушить на них свою новость:

— Хендрик, я больше не покупаю овец.

Все так и ахнули, а у Хендрика вырвалось:

— Вот те на!

— Ты, верно, думал, это будет продолжаться до бесконечности, ан нет.

— Гм! — произнес Тобиас. — Как же это так? Не взыщите, что спрашиваю.

— А вот как, — начал объяснять Август, — если в горах прибавится овец, им не хватит корму. Йорн Матильдесен и Вальборг специально спустились с пастбища предупредить меня. Больше они не могут принять ни одной овцы.

— Вот ведь какая напасть! — пособолезновал Тобиас.

Август принялся ругать пастбище, ругать на все корки: препаршивое, всего в милю длиной, где уж тут развернуться, корму — чуть, ну куда это! Нет, зря он тогда покинул Хардангерское плато, там у него было тридцать тысяч овец. Плато простиралось на десять миль, а стадо пасли пятьдесят пастухов.

О, опять эти невероятные цифры, они просто не доходили до слушателей.

— Так что, мне овец больше не покупать? — подавленно спросил Хендрик.

— Нет, ты же слышал. А те, что ты прислал сегодня, до того худущие, кожа да кости. Это ты недосмотрел.

— Не мог же Хендрик ощупывать каждую овцу, — вмешалась Корнелия.

— Я смотрю, у вас с Хендриком теперь закадычная дружба, — сказал Август, чем снова вогнал ее в краску.

Ну почему у него все комлем вперед и навыворот, вот и теперь эта парочка сидит, чуть ли не крутит любовь прямо у него на глазах! Он сказал, чтобы совсем уж не упасть духом:

— Сыграй-ка, Маттис, покажи, чему ты за это время выучился!

Нет, Маттис так ничему и не выучился, зато он притащил гармонь и взвалил ее Августу на колени. Хитрая, дьявольская уловка, чтобы Август не выдержал и сыграл! А разве у него подходящее для этого настроение? Он что, испытал перед этим живейшую радость, кого-то обнял? Положив трость на стол, Август стал перебирать клавиши, в свое время он слыл по этой части искусником, но тут гармонь была четырехрядная, а пальцы у него задеревенели от старости. От отчаяния и безысходности он заиграл вдруг песню о девушке, что утопилась в море, и стал себе подпевать.

И снова все ахнули, они такого не ожидали, они вообще ничего не ожидали, и меньше всего — что он будет петь. А он взял и запел. Лучше бы он не пел! Не то чтобы он так уж и осрамился, просто ему это не подобало, он и без того старик стариком, а тут и вовсе выставил себя на посмешище, вислые усы его подрагивали жальче некуда.

Слушателям сделалось даже неловко. Август с чувством выводил длинные куплеты, играл душещипательно, с переборами, и украшал проигрыши красивейшими аккордами, которые некогда стяжали ему славу, — все это так. Но пел-то — усатый старик, с водянистыми голубыми глазами. Смех и горе…

Разволновавшись, Корнелия схватила со стола трость и, повертев в руках, положила себе на колени. Увидя это, Август одушевился, Корнелия сидела с его тростью, потупив глаза, хотела, наверное, скрыть, как она растрогана. Песню эту знать она не могла, песня старинная, последний раз ее распевали в Салтене лет тридцать назад, сейчас ее уж никто и не помнит. Но достаточно того, что Корнелия ее слушала, а слова говорили сами за себя.

Август дошел до того места, когда девушка взяла и утопилась в море…

Тут он прибегнул к эффектному трюку. Август много чего навидался и наслушался на своем веку, да и сам был мастак на всяческие эффекты: трюк этот заключался в том, что он резко остановился и сделал паузу. Неожиданно наступила томительная тишина, и за эти несколько секунд девушка утонула. После чего зазвучали протяжные заключительные аккорды.

— Возьми-ка, унеси! — сказал Август Маттису, передавая ему гармонь, пальцы у него все-таки устали. А потом спросил у Корнелии: — Хочешь, я подарю тебе мою трость?

Как она ни была растрогана, а не смогла удержаться от смеха:

— Да помилуйте, на что она мне!

— И правда, на что.

— Как это вы красиво сыграли.

— Так тебе понравилось?

— Ничего красивее я не слыхал, — подтвердил Тобиас.

И жена его затрясла головой и поддакнула:

— Да уж, мы такого отродясь не слыхали!

Старики и тут старались ему пособить, потому его и нахваливали, но, похоже, не преуспели: ихняя дочка сидела и обирала травинки с новой тужурки Хендрика!

— Это что, послушали бы вы, как я играю на пианино, — сказал Август. — Причем я играю исключительно по нотам.

— Вот что значит, когда у человека дар, — закивал Тобиас.

— Если бы я не расхаживал по ночам, — продолжал Август, — и ни о чем бы таком не думал, и меня не одолевали всякие мысли, я б играл на пианино до самой зари.