Кнут Гамсун - А жизнь идет...

— Отец консула?

— Да. Тоже знатный парень был этот Теодор. Он подарил мне однажды десять крон. Впрочем, это не совсем был подарок: он дал их мне за то, что я отнёс два ведра мальков в большое озеро в горах...

Август так и подскочил:

— В горное озеро? Мальков?

— Да, он пускал их в воду то там, то тут. Мы делали это рано утром, по воскресеньям, насколько я помню. Этот Теодор был такой выдумщик, он много думал про себя, и он получал этих мальков с Юга. А когда мы шли вниз, домой, он и сунул мне эти десять крон. Это было слишком много, но он дал их мне на счастье...

— Ну и что ж, развелась там рыба? — спросил испытующе Август.

— Этого я не знаю, — ответил могильщик. — Теодор не велел мне никому говорить об этом. Да, такие-то времена и такие люди были тогда в Сегельфоссе! — продолжал болтать старичок.

Он был вял, может быть слишком подавлен, чтобы хорошо относиться ко всем. Консула он хвалил особенно рьяно:

— Что за человек! И как добр ко всем! Мы его не знаем, потому что он не ходит среди нас и не показывается, но он отдаёт приказания в лавку, когда хочет помочь нам...

Пришло ещё много детей, и Август досадовал, что у него осталась так мало денег. Он роздал, что у него было, сунул последние десять крон могильщику и ушёл.

Не успел он встать утром с постели, как к нему пришли уже соседи Беньямина с предложением купить у них овец. Но торг не состоялся, ибо судьба капризна, — а именно, когда Август исследовал цены на мировом рынке, то оказалось, что цены пали за ночь и в Европе, и в Вальпараисо, и в Нью-Йорке.

— Сегодня я даю двадцать крон, — сказал он.

Это обрадовало тех, кто продал вчера, и огорчило продававших сегодня.

— Двадцать крон! — говорили они. — Да это немногим больше того, что мы привыкли получать осенью.

— Это моя цена на сегодня, — сказал Август.

— Тогда мы лучше подождём.

— Ждите, сколько вам угодно! А тем временем овцы дочиста обгложут ваше пастбище, и у коров не будет молока.

Он сходил в банк и запасся деньгами, попросил у консула разрешения использовать Овечью гору и получил его.

— Я не знаю, какая именно часть горы принадлежит мне, но ведь ты же делаешь доброе дело: помогаешь животным добывать себе корм.

Директор банка Давидсен стоял и внимательно слушал, и редактор проснулся в нём.

— Вот уж подлинно доброе дело! — воскликнул он. — Разрешите мне напечатать об этом в газете:

Август: — Что думает об этом консул?

— Что я об этом думаю? Почему ты спрашиваешь меня?

— Хотите ли вы, чтобы о вашем подручном писали в газетах?

Такт, во всяком случае, имелся у этого человека, откуда бы он у него ни был.

— Я ничего не могу иметь против, — сказал улыбаясь консул.

Август послал за Иёрном Матильдесеном и его женой и приставил их стеречь овец. Он сходил в сегельфосскую лавку и, что вполне естественно, оделся в новое платье, а на рубашке была красная отделка. Кстати он купил себе ещё сигару, хорошенько смочил её сверху, чтобы она не так скоро выкурилась, и сунул её в карман. И затем опять отправился в Южную деревню.

Смиренный идиот и влюблённый шут?

Молчите, у него было дело в Южной деревне, предстояло решение важного вопроса. Поняла ли Корнелия, кто он? его вчерашнюю сделку, все значение его предприятия с овцами, его никем не превзойдённую цену? Кто мог сравниться с ним? Не приходило ли ей в голову сравнивать его с кем-либо другим, столь же великим, с Голиафом, например?

Когда показались дома, он зажёг сигару; она размякла сверху и должна была долго куриться. Он расстегнул куртку и вошёл на двор. Никто не появлялся, а Август был не из таковских, что заглядывают к людям в окна. Он тросточкой похлопывал себя по икрам. А так как куртка его была на блестящей шёлковой подкладке, то он старался стать так, чтобы ветер дул ему в лицо; тогда виден был также и его туго набитый бумажник во внутреннем кармане. Старец, переодетый юношей, кичился тем, что у него было, и не хотел признаться в том, чего ему не хватало.

Что же случилось с людьми внутри дома? Даже если они обедали, они должны были кончить теперь и встретить его. Иначе он, ни слова не говоря, войдёт прямо к ним в дом.

Всё семейство сидело за столом.

— Приятного аппетита! — с досадой проговорил он. Корнелия встала и уступила ему свой стул. Ещё бы, только этого недоставало!

Тобиас был сдержан, может быть, он обиделся за то, что ему не удалось продать вчера овчину.

— Ну вот, вы целую ночь проспали после нашей торговой сделки, и я хотел бы знать, что вы думаете о ней сегодня?