Кэтрин Мэнсфилд - Медовый месяц - Рассказы

— Омар побывал в чайнике! — стараясь перекричать оркестр, громко пошутил Джордж.

…Но все равно чай был вкусным, к тому же, когда отодвинули поднос и Джордж закурил, Фанни уже могла оглядеться, потому что к этому времени почти совсем освоилась в кафе. Самое большое впечатление на нее произвел оркестрик, притаившийся в тени дерева; он состоял из толстого гитариста, будто только что сошедшего с рекламной картинки, темноволосого флейтиста, так высоко поднимавшего брови, словно он сам удивлялся извлекаемым им звукам. Только скрипача не было видно.

Они перестали играть так же неожиданно, как и начали. И тут Фанни обратила внимание на высокого старика с седыми волосами, стоявшего рядом с оркестром. Как это она не заметила его раньше: костюм с потертыми швами, высоким засаленным воротником и неприлично поношенные ботинки на пуговицах? Еще один метрдотель? Не похоже. И все-таки он стоит и смотрит куда-то поверх столиков, словно думает о чем-то своем, одинаково отрешенный и от оркестрантов и от посетителей. Кто же это?

Фанни была не в силах оторвать от него взгляд, но вот он тронул пальцем воротник, негромко кашлянул и обернулся к оркестру. Вновь появилась музыка, бурная, беззаботная, страстная, она метнулась в открытое небо и вернулась к одинокой фигуре старика. Стиснув руки и ни на кого не глядя, он запел.

— Бог ты мой! — воскликнул Джордж.

Изумились все, даже дети, которые, оторвавшись от мороженого, застыли с поднятыми ложками… Тоненький, слабый голосок, как воспоминание о прежнем, наверное, красивом голосе, пел по-испански в абсолютной тишине. Он дрожал, но тянулся вверх, касался высоких нот и падал вниз; это было неизбежно, и он молил о пощаде. Оркестр заиграл другую мелодию, и старик поклонился публике, сознавая, что он отвержен, что это был провал.

За несколько секунд до конца песни один из малышей громко рассмеялся, все улыбались, все… кроме Фанни и Джорджа.

Фанни будто очнулась и поняла, что жизнь может быть и такой. Наверное, он не один. Их много и они страдают. Она поглядела на великое море, словно в любовном порыве набегавшее на берег, на небо, ярко освещенное заходящим солнцем. Откуда у них с Джорджем право на счастье? Разве это не жестоко? Значит, в жизни есть, существует нечто такое, отчего все возможно. Что же? Она повернулась к Джорджу.

Однако Джордж думал совсем о другом. Бедняга, забавный у него голос, но именно из-за него Джорджа охватило потрясающее чувство, что они с Фанни всего лишь у самого порога своей жизни! Он тоже не отрывал взгляда от блестящей волнующейся поверхности моря, даже немного приоткрыл рот, будто захотел выпить его все. Море! Прекрасное море! Только рядом с ним мужчина может по-настоящему ощутить себя мужчиной.

И Фанни, его Фанни, она тоже смотрит на море, и дыхание у нее самое нежное в мире.

— Фанни? — шепнул Джордж.

В те секунды, что она поворачивалась к нему, Джордж увидел ласковый удивленный взгляд и почувствовал, что сейчас он готов перепрыгнуть через стол и унести ее отсюда…

— Фанни, — быстро проговорил он, — давай уйдем, а? Пойдем в отель. Пожалуйста. Фанни, милая. Прямо сейчас. — Вновь заиграл оркестр. Джордж едва сдерживал себя. — Пошли, пока он опять не завелся.

Мгновением позже их уже не было на веранде.

Когда добрая старая миссис Хей, погостив у Бернелов, вернулась в город, она прислала оттуда детям кукольный домик. Он был такой большой, что возчик и Пэт вдвоем внесли его во двор и так и оставили стоять на двух деревянных ящиках возле сарая. Погода не могла испортить его — стояло лето. А к тому времени, когда придется внести его в дом, запах краски, может быть, выветрится. Потому что, по мнению тети Берил, от этого запаха («Конечно, старая миссис Хей очень любезна, очень-очень любезна и щедра!»), — так вот, от запаха этой краски вполне можно было заболеть. Даже до того, как с домика сняли холст. А уж после…

Так он и стоял пока, этот кукольный домик, выкрашенный темно-зеленой и ярко-желтой масляной краской. Две маленькие трубы, прочно приклеенные к крыше, были красные с белым, а дверь, покрытая желтым лаком, напоминала тянучку. Вместо переплетов на четырех окошечках — настоящих окошечках — были проведены широкие зеленые полосы. Было там и крошечное желтое крыльцо; с крыши свисали капли застывшей краски…

Нет, замечательный, замечательный домик! Подумаешь, запах! Запах тоже был неотъемлемой частью новизны и радости!