Евгений Октябрьский - Хорс - о чем молчит школа

Старец проводив его взглядом, подошел к столу взял телефон и стал набирать номер…

16

Иван не надеялся ни на кого кроме себя. Он уже хотел звонить отцу, у которого были связи в прокуратуре, но как только он вспоминал слова матери, – «вернешься и двух недель не пройдет», – он выкидывал эту идею у себя из головы. Проблема эта целиком поглотила его, он не мог думать больше ни о чем, уроки он проводил так, что ему самому стало стыдно за себя.

Но нет худа без добра, он поймал себя на мысли – «да какая там к черту наука? Когда у человека вопрос выживания». – Его как будто осенило – «тот человек, или то общество которое поставлено на грань выживания – никогда не будет думать о развитии, науке, творчестве. Он запуган, унижен, растоптан, однако природа берет свое и человек пытается выкарабкаться. Запуганным человеком легче управлять, подойди к нему сейчас Загорутько, наори на него, скажи ему, что он дурак и балбес, что он не увидит премии до конца года – вчера утром он бы этого не стерпел, сегодня он стерпит, ему некуда деваться, он прижат к стенке».– Как только он подумал о Загорутько, как тот вошел в нему в кабинет.

– Здравствуйте Иван Николаевич, – раздраженным голосом сказал он.

– Здрасте, – испуганно ответил Иван.

– Был вчера в полиции?

–Нет.

–Ваня сходи пожалуйста, – озираясь, тихо сказал директор. – Можно ведь договориться, возможен и условный срок . Затем все уляжется, сын его уедет куда-нибудь за границу, все забудется, сходи Ваня.

– Не могу я Василий Васильевич.

– Девчонку эту пожалей, если себя не жалко, о ней подумай.

– А если не уляжется, а он получит реальный срок, что тогда будет?

При этих словах Загорутько как будто ударило током, он выпрямился, оглянулся и очень часто задышал.

– Все может быть. Что будет тогда с Сенгеенко? Я жизнь ему покалечу, девчонке этой тоже не сладко придется.

– Ну ты это брось, все будет хорошо.

– Для кого хорошо? И вообще Василий Васильевич, кто вам сказал что он всесилен? На него управа найдется, я уверен.

Но последняя фраза была сказана настолько безвольно, что директор понял – надо дожимать.

– Ваня, условный срок, в крайнем случае его отпустят досрочно, я уверен. Затем я обещаю что верну его в эту школу, если он конечно захочет. Парень способный, еще с золотой медалью закончит, сам за него радоваться будешь. Всего-то год потеряет, может остепенится, после в Москву поступит – при последних словах Василий Васильевич выпрямился во весь рост, поднял над головой указательный палец, и замер на месте. Загорутько думал что дело сделано – Иван поменяет показания.

– Нет, Василий Васильевич.

Загорутько посмотрел на Ивана как японский шершень на пчелу и резко развернувшись пошел к выходу, остановившись возле двери, он напуганно сказал:

–Аккуратней будь Ваня, я за тебя боюсь, Гизурин ни перед чем не остановится, – и быстро вышел из кабинета.

Закончив все дела в школе, попрощавшись и посмотрев на часы, которые показывали уже шесть вечера, перебрав в голове еще раз возможные варианты развития событий, Иван пошел домой. Выйдя из школы он заметил черный мерседес направлявшийся к нему. Развернувшись и не обращая внимания он пошел в другую строну по тротуару. Вдруг услышав сигнал сзади, он обернулся; мерседес сигналя и моргая фарами догонял его, Иван замер на месте, – «если хотели бы сбить, сигналить не стали бы, да и машину выбрали б другую». – Мерседес быстро подъехал к нему, открылось окно заднего пассажирского места на котором сидел Гизурин.

– Садись Ваня, разговор есть, – сказал он.

Иван стоял в раздумье не зная что делать.

– А в другом месте нельзя поговорить?

– Нельзя. Да не бойся, ничего я с тобой не сделаю, место людное, все мою машину видели.

– Но вы сами мне вчера говорили – у вас со свидетелями разговор короткий.

Гизурин оскалил зубы, взял правой рукой золотой кулон висевший у него на шее и сказал:

– Ваня, не доводи до греха, садись по хорошему, тебе же лучше будет, если бы убить хотел, я бы по другому, поверь мне… я два раза просить не буду, – Иван заметил, что Гизурин был чем-то подвален и раздражен.

– Хорошо, но вон висит камера, – он указал на столб стоящий рядом.

– Это не камера, это разбитый фонарь Ваня, да и с камерой не помогло бы.., садись.

Иван обошел машину и сел на заднее пассажирское сиденье. Машина тронулась.

Гизурин пристально смотрел на Ивана , ему стало неловко и он первый решил нарушить молчание, но только он хотел что-то сказать, как тот выпалил: