Евгений Коковин - Морская школа

На первой весенней рыбалке дед Максимыч просту­дился и захворал. Болезнь свалила старика в постель, и это, конечно, было для него большим горем. Обидно лежать на кровати и прогреваться малиновым чаем, когда вода в речках спала и проходит самое лучшее время рыбацкого промысла.

Течение на Северной Двине и на Кузнечихе стало совсем кротким. Начались беломорские приливы и от­ливы: каждые четверть суток вода меняет свое движе­ние – то вверх идет по реке, то вниз.

Черемуха отцвела и завязала узелки для ягод. На дальних речонках кувшинки уже распластали на вод­ной глади, словно на столе, широкие листья – зеленые блюдца. А пройдет неделя, другая – и водяные лилии раскроют свои чистые и нежные фарфоровые лепестки. Движимые беспокойным течением, будут покачивать крепкими головками ярко-желтые балаболки.

На берегах у самой воды поднялась осока. Трава эта злая, коварная: сорвешь ее – руку до крови поре­жешь. В воде частый ситник встал и укрывает в своих зарослях пугливые утиные выводки.

Птичьим пересвистом и пощелкиванием встречается утро в лесу и в прибрежных кустарниках. А вечером, когда лежишь у затухающего костра, назойливо тянется в тишине над самым ухом тончайшая комариная струна. Взмахнешь рукой – и сорвется струна, а полмину­ты спустя опять: з-з-з-з…

Ничего нет более радостного и волнующего для ры­бака, чем неожиданный и сильный, как взрыв, всплеск крупной рыбы. Тут остается только гадать: щука-зло­дейка за мелюзгой гоняется или красноперый язь на поверхности резвится?

Впрочем, дед Максимыч в таких случаях долго не раздумывал и не гадал.

– Греби, Димка, к тому берегу! – говорил он мне чуть слышно и лукаво подмигивал. – Сейчас возьмем ее, голубушку. Только тихо, не спугни!

И вот из карбаса заброшен невод. Деревянные лопаткообразные поплавки, поддерживающие сеть в воде, расположились на реке полухороводом. А в середине, там, где у невода матица, чуть покачивается главный поплав, напоминающий маленькое седло.

Мы с дедом вылезаем на берег. Дед тянет одно кры­ло невода, я – другое. Постепенно мы сходимся, тороп­ливо вытягивая сеть. Главный поплав все приближается и приближается к берегу.

– Ниже нижницу! – кричит дед и с ожесточением бросает ком глины в воду перед главным поплавом.

Это для того, чтобы рыба, испугавшись, шла наутек и попадала в матицу. А матица – такой мешок из мел­кой сетки в середине невода, из которого рыбе уже не выйти.

Вдруг бац! Вырвалась рыба из воды вверх, сверкну­ла серебряной чешуей и перелетела по воздуху через поплавки – только ее и видели.

– Ах ты, лихорадка, ушла ведь! – досадует дед, а сам, склонившись в воде, продолжает поспешно выби­рать сеть.

В крыле ему уже попалась не успевшая уйти в ма­тицу белобокая плотва. И кто-то тяжелый и сильный буравит воду – окунь, а может быть, и налим. Эх, только бы не шмыгнул под нижницу, не перепрыгнул бы через верхницу!

Разгораются рыбацкие страсти…

И все это видит и переживает дед Максимыч, хотя он сейчас и лежит на кровати под дряхлым своим полу­шубком.

Как диво дивное, стоит за окном светлая северная ночь. Наступил тот самый изумительный час, когда нет солнца, а заря заката слилась с зарей восхода. Не спится старому Максимычу. Думает он и сетует на свою болезнь. Привязалась она не в урочный час. Но все равно Максимыч ее пересилит, смерти не дастся. Добро бы год-два назад, когда жизнь была такая – хоть ложись да помирай. А теперь не то время, чтобы зазы­вать к себе старуху смертушку.

Смотри, сколько заботы о старике! Перед маем за­ходил Николай Иванович и сказал:

– Особым постановлением тебе, Андрей Максимо­вич, Советская власть установила пенсию. И за квар­тиру теперь будете платить по самой малой норме, как семья героя труда и пенсионера. Да не Орликову, пото­му что отныне этот дом ему не принадлежит, а принад­лежит коммунальному хозяйству, народу, значит.

– Ну что ж, – ответил дед, – скажи спасибо Со­ветской власти. Бывало отовсюду гнали безногого ста­рика, едва на месте сторожа-фонарщика держали, а те­перь Советская власть в герои труда произвела и пен­сию назначила. Спасибо!

Дед помолчал, с благодарностью глядя на Николая Ивановича, потом спросил:

– Ну, как дела у нашей Советской власти?

– Дел много, – ответил Николай Иванович. – Не унимаются враги. Польские паны на Украину полезли. Киев захватили. Вот с ними покончим да Врангелю шею сломаем, тогда жизнь будем устраивать. Много дела, Максимыч, очень много!