Евгений Коковин: Морская школа

– Правильно, правильно ты сказал – мало ли Мат­веев! Не дядя Матвей, а дядя Матвеев!

– Это как же: не дядя, а дядя? – не понял Костя.

Зато понял я и объяснил:

– Это не имя, а фамилия. Не Матвей, а Матвеев. Он забыл, перепутал. Ты знаешь, Костя, какого-нибудь кочегара Матвеева в Соломбале?

Костя подумал и потом сказал:

– Нет, не помню. А зачем тебе этот Матвеев? От­куда ты его знаешь?

– Матвеев хороший, он помог мне убежать с па­рохода «Владимир» от инглишей.

– Помог от инглишей убежать? Значит, в самом де­ле хороший. Ну, ничего, Илько, мы тебе поможем разы­скать Матвеева. В Соломбале это нам раз плюнуть, если фамилию знаем. Найдем твоего Матвеева!

Тут мы вспомнили о нашей окуневой ухе и поспе­шили к костру, позвав с собой Илько. Он, должно быть, наконец, поверил, что ничего плохого мы ему не сде­лаем, и охотно пошел с нами.

Уха совсем остыла, и костер погас. Только тлеющие угольки удивленно посматривали из-под пепла на но­вого нашего товарища. Гриша занялся разжиганием костра, а Костя спросил у Илько:

– Как же ты сюда попал из тундры?

Илько жил далеко-далеко, за рекой Печорой, в тундре. Его отец был пастухом у богатого оленевода Теняко. Жилось плохо, в холоде и голоде, в постоянных кочевых переездах. Хозяин оленьего стада, которое пас отец Илько, был жадный и жестокий человек. Отец страдал тяжелой болезнью желудка, а Теняко знать ни­чего не хотел ни о каких болезнях и только посмеивал­ся. Его батрак худо смотрит за оленями, значит, он лентяй. А лентяев не нужно. А если у тебя и на самом деле болезнь, значит, и есть мясо тебе не нужно и жить на свете не нужно. Больной должен умирать. Так гово­рил, посмеиваясь, богач оленевод Теняко.

Однажды в стойбище из далекого селения Пустозерска приехал русский человек. Люди окружили его – думали, что русский привез спирт, чай, порох и дробь. Зачем приезжать русскому, если он не хочет выменять у жителей тундры на свои товары шкурки красивых песцов!

Но спирта, чая и пороха у русского не оказалось. Узнав об этом, Теняко разочарованно посмотрел на русского и ушел к себе в чум, даже не осведомившись, зачем же приехал гость из Пустозерска.

Русский поселился в чуме отца Илько. Звали его Петр Петрович, а занимался он делом, казавшимся для жителей тундры, по крайней мере, странным: рисовал на полотне красками. Он рисовал бескрайние снежные просторы тундры, высокое небо, островерхие чумы и оленьи упряжки.

Илько любил смотреть, как рисует Петр Петрович. Художник казался ему волшебником.

Вначале на холсте ничего нельзя было разобрать. Потом в густых мазках белил начинали проступать тени, снег чуть синел, небо оживало и становилось по­хожим на настоящее. Каждый мазок усиливал впечат­ление. Расплывчатые, неопределенные фигурки на холс­те постепенно превращались в оленей, тоже словно в живых, настоящих.

Наблюдая за работой художника, Илько волновал­ся. Он уже ощущал радость творчества, хотя ни разу не брал в руки кисть. Он чувствовал, что краски, цвета, оттенки, свет и тени – все это будет подчиняться и его желаниям, его рукам.

Мысль о том, что он возьмет кисть и перенесет крас­ки с палитры на холст, – эта мысль даже пугала его. Она казалась Илько дерзкой и неосуществимой.

Петр Петрович замечал, что мальчик почти не от­ходит от него. Однажды он спросил:

– Хочешь, Илько, я научу тебя писать красками?

Илько смутился и ничего не сказал. Мог ли он меч­тать о таком счастье!

– Кто знает, – продолжал Петр Петрович, – мо­жет быть, из тебя выйдет настоящий художник. Будет время – и у твоего народа появятся ученые и писатели, художники и архитекторы, не будет в тундре шаманов, а будут учителя и врачи.

Илько не понимал тогда, о чем говорил Петр Петрыч, как он называл русского человека.

Петр Петрыч и Илько подружились. И когда худож­ник стал собираться в обратный путь, он попросил отца Илько, чтобы тот отпустил мальчика на время с ним в Пустозерск.

Живя в Пустозерске у Петра Петрыча, Илько учил­ся говорить по-русски, привыкал к новой, необычной для него жизни в просторной деревенской избе.

Петр Петрыч жил не так, как жил отец Илько. Отец любил чай и выпивал по пяти, а иной раз и по десяти кружек. Еще больше любил отец водку. Петр Петрыч водку совсем не пил, а чаю выпивал одну кружку.

Отец ел сырое оленье мясо, и Илько ел сырое мясо. В доме, где жил Петр Петрыч, была печка, в которую ставили горшки с мясом или с рыбой.