Елена Толстая - Сбор клюквы сикхами в Канаде

Очень скучно быть ребенком. Это было летом, в Кисловодске, никаких книг с собой не взяли. Заняться нечем, Мика живет где-то сбоку, всем мешает, никто с ней не разговаривает.

Одно было хорошо – после обеда нянька уводила их в ближние горы, рано вечерело, и сверху станица казалась розовой, зелень – бронзовой, а над ней пирамидальные тополя. На пирамиду, правда, не похожие.

На горе цвели дикие розовые гвоздики. А главное – запахи, ничего прекраснее их не было. Нянька эти травки вспомнила – шалфей и базилик, раньше были такие пряности. Можно было сосать кашку и щавель, а царапки она лечила тысячелистником-матрешкой. Улица в станице травой поросла, машин не было (еще), лошадей тоже не было (уже). Дома хозяин выращивал на продажу гладиолусы и георгины – ненастоящие, без запаха.

Хозяйка сжалилась и принесла Мике с чердака старинные книжки, и она научилась читать с ятем, со старинной буквой «и с точкой» и с твердым знаком. Читали вечером в саду, при керосиновой лампе: светлый круг посреди круглого стола. Тургенев: невозможное, отвратительное – «Муму», чудесное и страшное – «Бежин луг», таинственное и жалостное – «Ася».

«Вешние воды» с симпатичными итальянцами, куда уж лучше? И вдруг коварно, откуда ни возьмись какая-то гадость, и ничего не вышло. И Мика возненавидела такие книжки, в которых вывод тот, что ничего не выйдет и не должно выйти. Никогда.

Иногда они переходили речку Подкумок. А раз пошли в кино, и выяснилось, что все здешнее, и Подкумок тоже, имело какое-то отношение к Лермонтову. В кинофильме участвовали черешни, насыпанные в белую фуражку: поэт, тоже весь в белом, легкомысленно сплевывая косточки, весело шел навстречу смерти.

В городе Кисловодске была роскошь – нарзановые ванны, розы кругом, вкусная еда с острым соусом. Вот и мама устроила званый обед: поставила на попа половинки огурцов, а на них напялила половинки помидоров, как шляпки грибов. Обед, к сожалению, имел успех, и в их жизнь вошел Сергей Горыныч. Ах, сколько раз Мика с братом горевали, что мама не выбрала тогда другого, высокого и худого, доброго и веселого, который ходил за ней все то лето! Но Горыныч уже держал ее, как удав.

Братик-то был маленький, а вот Мике стало не до скуки – Горыныч атаковал ее постоянно, придирался к любой ерунде. Куда там Давиду Копперфилду! Кишка у мистера Мордстона тонка! Горыныч ненавидел бдительно, угодить ему было нельзя, подчиниться, чтоб замирить его, не получалось. Слава Богу, он пока еще не жил с ними.

Взять имя Стива. Сразу ясно: это отрицательный герой. Он расточитель, он безответственный. Он толстый и ленивый, как Облонский и Обломов сразу. А вот Мике рассказали про другого Стиву. Положительного. Несмотря на сибаритское имя. Это был не баловень, а, наоборот, – стоик. Стойкий стоик, оловянный. Стоик и строитель.

Мика никак не могла запомнить, кому и как приходился этот другой Стива. Ей-то никем. Что-то давнее, вроде деду он был как бы брат. Дед-то помер еще до Микина рождения. А Стива сосредоточен был в непонятных тыща-девятисотых годах. А потом куда-то делся. Имя Мстислав было необычайное, научно-фантастическое, и маленькая Мика сначала думала, что он улетел на Марс.

Рассказывала о нем тетя Нюта. Она была очень высокая, всегда в черном, с очень длинным, костистым лицом, а на нем огромные карие глаза. Она была Стивина дочка, Мстиславна. Как Ярославна. Не говорить же Яросла-вов-на! Нет, Вова здесь был бы лишний. Ее звали, когда Мика болела, потому что она была Сестра. Но не просто папина двоюродная, а медсестра, и получше всякого врача. И она сидела рядом, когда был жар. Няня-то с братиком! А когда жар спадал, рассказывала. Потому что по вечерам мама служила в театре.

Так вот: Стива был несчастный мальчик. Потому что отец насильно записал его в морской корпус (Нахимовское училище – про себя переводила Мика), но Стива люто возненавидел этот самый морской корпус, потому что в дни парадов их выставляли на мороз, и они замерзали на ветру.

Мика этого не понимала, сама-то она мечтала стать юнгой и обожала голубое, веселое, как будто танцующее здание Нахимовского училища. Но Стива мечтал стать не моряком, а агрономом. Опять непонятно. Дома у них смеялись, увидев заголовок в газете: «Твори, дерзай, колхозный агроном!» В кино агроном был персонаж противный и комический, с провинциальными усиками. В рубашке с пояском, над которым нависал толстый живот.