Елена Невзглядова - Сборник статей

Поэтическая речь — продукт образного мышления. Как понятие является формой логического мышления, так формой образного мышления является представление. Во всяком искусстве важно представить, изобразить предмет.

Поэзия — звуковая стихия [Этой точки зрения придерживаются — не будет преувеличением сказать — все поэты и многие теоретики стиха от Тредиаковского до современных исследователей. В поэзии, говорил Тредиаковский, важен “токмо звон”. Томашевский определял поэзию, как “звукоречь, организованную по звуковому заданию”. На этом основании к поэзии мы будем относить всякое произведение, словесный материал которого организован в звуковом отношении. “Стих подразумевает звуковую организацию... предполагает установку на звуковую форму” (А.В.Федоров, Звуковая форма стихотворного перевода. Поэтика, Л., 1928, с. 45)], и звукосмысловая связь в поэзии приобретает особое качество, позволяющее звуковым образам слов заменять зрительные представления. “Как “представление” понятия задерживает понимание и мешает ему, так оно задерживает эстетическое восприятие слова...” [Г.Шпет, Эстетические фрагменты, т. III, Пг., 1923, с. 47]. Поэт и его читатель воспринимают поэзию, не выходя за пределы звука, и роль представления (чувственного образа) берет на себя звук.

В прозаической речи звуковой образ слова соединяется с образом предмета или явления, осуществляя единство звука и смысла [Под “смыслом” мы будем иметь в виду отраженную в речи внеязыковую действительность]. “Образ звука, следуя за образом предмета, ассоциируется с ним” [А. Потебня, Мысль и язык, Харьков, 1913, с. 79].

Но не только слова — все звуковые комплексы, обладающие значимостью [Значимость — не непосредственная предметно-логическая отнесенность, а опосредствованная собственно языковым элементом],— ассоциируют эту значимость с выражающим ее звуком. Известная фраза Щербы “Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка” становится осмысленной благодаря ассоциации звукового образа первого слова — с качеством, признаком, второго — с неким существом, третьего — с характеристикой действия и т. д. Это происходит потому, что морфема ая в первом слове, т. е. звуковой образ формальной общности однотипных слов, ассоциируется со смыслом ее грамматической функции. То же происходит и в остальных шести словах. Смысл возникает по ассоциации со звуком.

В одной из статей Бодуэна де Куртенэ читаем: “...три стороны языковой жизни (фонетическая, семантическая и морфологическая) тесно связаны и взаимодействуют друг с другом. Подобно тому как в организме различные его части (кости, хрящи, мускулы, оболочки, железы, нервы и т.д.) находятся между собой в тесной органической связи, так и названные выше части языка должны быть связаны между собой... Каждый из психических элементов произносительной стороны языка ассоциируется или с морфологическими представлениями языка или с семантическими, семасиологическими представлениями” [Бодуэн де Куртенэ, О связи фонетических представлений с представлениями морфологическими, синтаксическими и семасиологическими. Избранные труды по общему языкознанию, т. II, М., 1963, с. 163—164].

Общеязыковой закон ассоциации звука со смыслом, который действует для прозаической речи [Здесь и далее “прозаическая речь” — обыденная прозаическая речь, но не художественная проза, не вид литературного творчества], как для каждого слова в языке, условимся называть законом ассоциации I рода.

Попытаемся нарушить связанность фразеологического сочетания. Нельзя сказать: “.валять баклуши” вместо “бить баклуши”. “Валять” неминуемо потянет за собой “дурака”, так же как “баклуши” потребует глагола “бить”. Со стороны звуковой это происходит оттого, что звуковой комплекс “баклуши” ассоциируется со смыслом фразеологического сочетания и вызывает к действию недостающую его часть. То же происходит и внутри слова. Попробуем в слове “голосовать” заменить суффикс -ов на суффикс -ин. Получится слово бессмысленное, не имеющее значения. Если же заменить суффиксом -ить, то получится слово с совершенно иным значением — “голосить”. И каждое из этих значений (“голосить” и “голосовать”) потребует себе для выражения определенный звуковой комплекс, который невозможно изменить, не исказив смыслового содержания. Возможен другой род ассоциации, при котором звук соотносится со смыслом, непосредственно им не выражаемым, так сказать, “несобственным”. В отличие от первого будем называть его законом ассоциации II рода.