Илья Кочергин - Присвоение пространства

– Сегодня там одиннадцать овец резали и бычка. Я – шесть штук. Сначала думал – пусть молодые режут, учатся, а потом решил взять грех на себя, – говорит Альберт.

Он кулаком обдирает барана, останавливается, глядит на нас.

– Или это не грех?

Так резать, как это делает Альберт – вовсе не грех. Все происходит удивительно быстро, чисто и уважительно по отношению к животному и к тому мясу, которое животное дает нам. Баран разделывается прямо на своей шкуре, и через пятнадцать минут на белой изнанке шкуры не остается ни капельки крови, мясо развешано по стенам, ребра плавают в казане, готовится кровяная колбаса и тёргом из полосок желудка и нутряного сала, перевитых кишками. Наблюдать за работой – удовольствие.

Альберт берет на себя не грех, а ответственность за то, что он питается мясом животных. Сам убил – сам съел. Или угостил прибывших из Москвы друзей.

В менее «экзотическом» мире большого города, где я живу, связать наличие мяса на столе со смертью животного довольно трудно, да и неприлично, наверное. Наша агрессия скрыта, животные волокна, растираемые нашими зубами, достаются нам без пролития крови.

Еще двести лет назад гуманист Уильям Хэзлитт писал: «Животные, которых мы употребляем в пищу, должны быть настолько мелко разделаны, чтобы их нельзя было распознать. В противном случае нам не следует… допускать, чтобы форма их подачи обличала наши чревоугодие и жестокость».

И мы скрываем от самих себя не только свою хищность. Бескровно взрезая купленные в супермаркете упаковки с сосисками или с филе индейки, мы скрываем свой страх.

«Уже более ста лет продукты, которые мы едим, как и пространства, где мы обитаем, создаются на Западе так, чтобы блокировать любые напоминания о том, что мы смертны», – пишет Кэролин Стил в «Голодном городе», книге о том, как еда определяет нашу жизнь.

Должен сказать, что баран, который ни разу в жизни не пробовал комбикорм, пасся на вольных язулинских лугах и расстался с жизнью под рукой Альберта, очень вкусен.

А на следующий день с утра Альберт опять в доме жениха. Во дворе горят костры, в пяти огромных казанах готовится еда, и Альберт помешивает ее выструганными мешалками, похожими на небольшие лодочные весла. Наваристый бульон с перловкой, плов, бигус с капустой и мясом, чай – все это варится, а потом поддерживается в горячем состоянии, потому что саратанские гости опаздывают. Уже давно выехали на перевал встречающие, но гостей все нет.

Часов до трех люди ходят по двору, сбиваются кучками, перешучиваются, смеются, присаживаются за столы во дворе, смотрят, как Альберт опускает в котел с бигусом свое веслице и нажимает на рукоятку, выворачивая придонные слои на поверхность. По двору и вокруг ограды снуют, ждут костей и грызутся собаки. Ырыс, которому предстоит участвовать в церемонии, учит по книге слова благопожеланий – алкыш.

Наконец подъезжают несколько машин. Идем к дому невесты, который совсем рядом с домом жениха – метров сто. Две девочки с бантами держат тоненькие березки, между ними на веревке висит кожого – занавесь. Женщины что-то поют. Но все так сразу не происходит – надо немного еще подождать. Маша Чалчикова поет резким ясным голосом, девочки держат еще не совсем облетевшие березки, за которыми, наверное, ездили специально вниз по Чулышману – здесь березы уже не растут, слишком высоко. Одна только виднеется у Альберта в ограде, посаженная сразу после постройки дома, выросшая в тепле хорошей семьи.

И вот невеста встала на крыльце, в белом платье, синей – цвета лунного неба – безрукавке с острыми, крылатыми плечами, высокой шапке, загнутой вперед, все вышито золотом. Потом двинулась к дому жениха, скрытая завесой-кожого. Ворота жениха тоже украшены березками.

Вот она уже в своем новом доме, сидит на кровати, по-прежнему скрытая кожого, а там, за занавесью происходит важное событие – девичья коса расплетается, волосы расчесываются на две стороны. С одного боку женщина из своей родни, с другого – из жениховой, расчесывают, прощаются и встречают, советуют, уговаривают, заплетая две косы. Но мы этого таинства не видим, ждем. Маша опять поет. По телевизору беззвучно идут мультики, котенок играет с уголком занавеси-кожого, в руках натолкавшихся в комнату гостей смартфоны и планшеты, которые фиксируют происходящее.

Ну теперь можно вступать в дело Ырысу с его плеткой-камчи. Входит в комнату, молодой, здоровый, красивый. Улыбается, начинает, сбиваясь, говорить слова благопожеланий, женщины над ним шутят, подсказывают. Плеткой поднимает и откидывает занавесь, а невеста уже с двумя косами.