Марсель Швоб - Книга Монеллы

— Да, — сказала она просто. — Но я зарабатываю очень мало. Ибо зловещий дождь угашает часто мои лампочки в то мгновение, когда я протягиваю их, чтобы передать. А когда они угаснут, дети их больше не хотят. Никто не может снова зажечь их. Мне остались лишь вот эти. И когда они будут проданы, мы останемся во мраке дождя.

— Так разве это, — сказал я еще, — единственный свет этой угрюмой поры, и как же осветить такой маленькой лампочкой влажную тьму?

— Дождь часто угашает их, — сказала она, — и в полях или на улицах они не могут больше служить. Но надо замыкаться. Дети укрывают мои маленькие лампочки своими руками и замыкаются. Они замыкаются каждый с своей лампочкой и зеркалом. И ее достаточно, чтобы показать им лицо их в зеркале.

Я смотрел несколько мгновений на жалкие мерцающие огни.

— Увы! — сказал я, — это очень печальный свет, маленькая продавщица, и образы зеркал, должно быть, очень печальные образы.

— Они вовсе не такие печальные, — сказала девочка, одетая в черное, качая головой, — поскольку они не увеличивают. Но маленькие лампочки, что я продаю, не вечны. Пламя их убывает, точно они изнуряются от сумрачного дождя. И когда мои маленькие лампочки угасают, дети не видят больше свечения зеркала и отчаиваются. Ибо они боятся не узнать мига, когда они станут подрастать. Вот почему они со стоном убегают в ночи. Но мне дозволено продавать каждому ребенку лишь одну лампочку. Если они пытаются купить вторую, она гаснет в их руках.

И я наклонился немного ближе к маленькой продавщице, и я хотел взять одну из этих лампочек.

— О, не надо их касаться, — сказала она. — Вы уже переступили возраст, когда мои лампочки горят. Они сделаны лишь для кукол или для детей. Разве у вас совсем нет лампы для взрослых?

— Увы! — сказал я, — в эту дождливую пору темных дождей, в эту неслыханно-угрюмую погоду, есть лишь ваши детские лампочки, что горят. А мне хотелось, и мне также, взглянуть еще раз на свечение зеркала.

— Пойдемте, — сказала она, — мы посмотрим вместе.

По маленькой лесенке, источенной червями, она провела меня в комнату из простого дерева, где было сверкание зеркала на стене.

— Тсс… — сказала она, — и я покажу вам. Ибо моя собственная лампочка более светлая и более яркая, чем другие; и я не слишком бедна средь этих дождящих мраков.

И она подняла свою маленькую лампочку к зеркалу.

Тогда возник там бледный отблеск, в котором увидел я кружение знакомых историй. Но маленькая лампочка лгала, лгала, лгала. Я увидел, как приподнялось перо на губах Корделии; и она улыбалась и исцелялась; и со своим старым отцом жила она в большой клетке, как птица, и она целовала его белую бороду. Я увидел Офелию, играющую на хрустальной влаге пруда и обвившую вкруг шеи Гамлета свои влажные руки, увитые фиалками. Я увидел Дездемону, проснувшуюся, блуждающую под ивами. Я увидел, как принцесса Мален отняла обе руки свои от глаз старого короля, и смеялась и танцевала. Я увидел Мелизанду, освобожденную, глядящую в водоем.

И я воскликнул:

— Маленькая лампочка — лгунья…

— Тсс!… — сказала маленькая продавщица ламп, и она приложила руку к моим губам. — Ничего не надо говорить. Дождь разве недостаточно темен?

Тогда я опустил голову, и я ушел к дождливой ночи в неведомый город.

Я не знаю, где Монэль взяла меня за руку. Но я думаю, что это было в один осенний вечер, когда дождь уже холодный.

— Пойдем играть с нами, — сказала она.

Монэль несла в своем фартуке старые куклы и воланы, перья которых были истасканы и позументы потускнели.

Лицо ее было бледно и глаза ее смеялись.

— Пойдем играть, — сказала она. — Мы не работаем больше, мы играем.

Был ветер и грязь. Мостовые блестели. Вдоль всего навеса стекала вода, капля за каплей. Девушки дрожали на порогах бакалейных лавочек. Зажженные свечи казались красными.

Но Монэль вытащила из своего кармана свинцовый наперсток, маленькую оловянную саблю и резиновый мячик.

— Все это для них, — сказала она. — Это я выхожу каждый вечер покупать запасы.

— И что же это за дом у вас, и какая работа, и какие деньги, малютка…

— Монэль, — сказала девочка, стискивая мне руку. — Они зовут меня Монэль. Наш дом есть дом, где играют: мы изгнали работу, и гроши, что у нас еще есть, нам были даны, чтобы покупать пирожки. Каждый день я иду разыскивать детей на улице и я говорю им о нашем доме, и я увожу их. И мы хорошенько прячемся, чтобы нас не нашли. Взрослые заставили бы нас вернуться и отняли бы у нас все, что мы имеем. А мы хотим оставаться вместе и играть.