Симон Вестдейк - Пастораль сорок третьего года. Рассказы

Размышляя, он и не заметил, что навстречу ему идет молодая женщина. Озаренная ослепительными лучами солнца, она остановилась прямо перед ним. Он тоже остановился, прежде всего отметив ее нарядный вид: яркая губная помада, пудра и пестрая, броская одежда. Глядя в ее круглые голубые глаза, которые, скорее всего из-за солнца, смотрели на него снизу вверх, он услыхал обращенный к нему вопрос:

— Простите, пожалуйста, не укажете ли вы мне в этом поселке квартиру, где я могла бы укрыться?

Возвращенный так нежданно-негаданно назад в свой мир, он поглядел на нее с неприятным ощущением, что еще недостаточно созрел для того, чтобы ориентироваться в подобной ситуации. Адрес нелегальной квартиры! И это в то время, когда крестьяне с большим удовольствием видели на своем дворе продовольственных инспекторов, чем людей, ищущих у них приюта. Да и на какой ферме спрятать такое легкомысленное создание?

— Можно мне идти с вами рядом? — спросила она дружелюбно. Голос у нее исключительно красивый, быстро оценил он, немного низкий, но гибкий и музыкальный. Теперь, когда она очутилась в тени, ее эффектная наружность не так бросалась в глаза, уступая место впечатлению крайней усталости и увядания, что, очевидно, больше соответствовало ее подлинной натуре. Она могла быть студенткой; продолговатое, немного костлявое лицо свидетельствовало о привычке размышлять и сосредоточивать свои мысли на определенном предмете. Но ярко накрашенные ногти заставляли усомниться в интеллектуальности ее профессии или в обладании академическим образованием. Фигура у нее была высокая, стройная, в движениях — что-то спортивное. Духами от нее не пахло, и это вдруг побудило его вновь вернуться к предположению, что она студентка, хотя в свои студенческие годы, он знал много девушек, от которых так пахло, что приходилось на лекции отодвигаться от них на край скамейки. Схюлтс делил своих сокурсниц на две категории: «Коти» и «бобровая шкура» — последнее намекало на жирные волосы. Вот уж этого о девушке, искавшей подполье, никак нельзя было сказать; из-под темной шляпки выбивались волосы, завитые и, видимо, выкрашенные в более светлый цвет.

— Все это не так просто, — сказал он.

— Мне ненадолго, недели через две я, вероятно, подыщу себе что-нибудь другое.

— Но почему именно тут? Здесь самое неподходящее место для того, чтобы спрятаться: близко к реке и к большой проезжей дороге. При любой облаве немцы появятся здесь немедленно, и дорога эта им хорошо известна; я хочу сказать, что здесь пункт сбора, куда стягиваются подкрепления, ну и тому подобное… — Больше он ничего не хотел сказать.

Она поглядела на него испытующе и опять как-то снизу, словно из-под невидимых очков; это ее старило.

— Я пришла сюда наудачу, мне сказали, что здешний бургомистр хороший человек.

Схюлтс кивнул: там, где хороший бургомистр, легче, конечно, найти конспиративную квартиру.

Они дошли до развилки, никакого жилья дальше уже не было. Неподвижный, скучающий, наполненный жужжанием лес погрузился в свой августовский полуденный сон; под соснами уже все было по-осеннему, а вверху сквозь хвою прохладно синело небо. Зеленая листва уныло и грузно свисала вниз, а трава в лесу была примята, как если бы ее повсюду нарочно вытаптывали.

— Мне кажется, что вы немного неосторожны, — сказал он ей улыбаясь, когда по его предложению они повернули обратно, — откуда вам известно, что я не энседовец и не живу в одном из этих домов, мимо которых вы только что проходили.

— Не такие теперь времена, чтобы энседовец позволил себе прогуливаться за городом с таким беззаботным видом, как вы.

— В ту минуту, когда вы очутились перед моим носом, я как раз вспоминал о майских днях сорокового…

— И наверное, думали о том, как хорошо, что все это уже позади. У вас было очень веселое выражение лица.

Он вспомнил, что в эту минуту думал о Ван Дале, и, вполне возможно, улыбался.

— Значит, вы ничем не можете мне помочь?

— Придется попытаться что-нибудь вам подыскать. Я знаю… — Он чуть было не проболтался о юфрау Пизо, которая усердно пеклась о безопасности еврейских детишек, а потому держала в своей памяти множество адресов. Но это была тайна юфрау Пизо. Следовало бы вначале спросить ее об этом. — У меня здесь много знакомых, я ведь учитель местной средней школы, преподаю немецкий, меня зовут Схюлтс, — сказал он, слегка поклонившись в ее сторону.

— Мийс Эвертсе. Я не возражаю против того, чтобы укрыться на ферме, мне бы только на время.