Аугусто Бастос: Я, верховный

Здесь пользуются без всякой пользы своей жующей памятью не только местные патриции и ареопагиты, но и иноземные сумчатые, которые обкрадывали страну, набивая сумки всем, что плохо лежит, а желудок души — воспоминаниями о своих воровских делишках. Здесь пребывает, например, француз Педро Мартель. После двадцати лет заключения и стольких же сумасшествия он продолжает дрожать за свой ларец с золотыми унциями. Каждую ночь он украдкой вытаскивает шкатулку из ямы, которую он выкопал ногтями под гамаком; пересчитывает блестящие монеты; пробует их на зуб, то бишь на свои беззубые десны; снова кладет их в шкатулку и опять зарывает в яму. Потом валится в гамак и засыпает счастливый над своим воображаемым сокровищем. Кто мог бы чувствовать себя более обеспеченным, чем он? Много лет провел в подземельях и другой француз, Шарль Андрё-Легар, бывший узник Бастилии, пережевывая свои воспоминания в моей республиканской Бастилии. Разве можно сказать, что эти сумчатые знают, что такое память? Нет, они не знают этого так же, как ты. Те, кто это знает, не отличаются хорошей памятью. Уж очень памятливые почти всегда бездарности и глупцы. И сверх того злостные обманщики. А то и похуже. Они употребляют свою память во вред другим, но не умеют употребить ее на благо самим себе. Тот, кто, обжегшись на молоке, дует на воду, несравнимо выше их. У них память попугая, коровы, осла, а не память-чувство, память-суждение, побуждающая к действию здоровое воображение, способное самостоятельно порождать события. Человек с хорошей памятью ничего не вспоминает, потому что ничего не забывает.

У моей предполагаемой сестры Петроны Регалады случилась беда: на корову, которую ей разрешалось держать в своем патио, напали клещи. Я приказал ей поступить с коровой так же, как поступают в подобных случаях в государственных эстансиях, где борются с этой и другими болезнями самым надежным способом: забивая скот. У меня всего одна корова, сеньор, да и то не моя, а школьная: я ведь учу ребятишек катехизису. Она дает как раз по стакану молока двадцати детям, которые готовятся принять крещение. Вы останетесь без коровы, сеньора, и ваши ученики не смогут пить даже млеко Святого Духа, которое вы надаиваете для них в поте лица своего, пока делаете свечи. Вы останетесь без коровы, без уроков закона божьего, без новообращенных. Клещ сожрет не только корову. Он сожрет и вас самих. Он одолеет город, который и без того стонет от лихих людей и бездомных собак. Разве вы не слышите вопли, которые раздаются со всех сторон? Зарежьте корову, сеньора.

Я увидел по ее глазам, что она не сделает этого. Тогда я приказал солдату заколоть больную скотину штыком и зарыть ее в землю [13] В конце 30-х годов в Парагвае началась эпизоотия клеща. После безуспешных попыток приостановить ее распространение Франсия разослал отряды солдат с приказом забить весь зараженный скот, кому бы он ни принадлежал, и сжечь шкуры . Моя предполагаемая сестра, бывшая жена покойного Лариоса Гальвана, подала жалобу. Помешанная старуха заявила, что, уже будучи мертвой, корова продолжала глухо мычать под землей. Я послал швейцарских судебных врачей сделать вскрытие животного. Во внутренностях у коровы нашли камень-безоар [14] Безоары— округлые, различно окрашенные отложения в кишечнике жвачных животных. В старину безоарам приписывались чудесные целебные свойства. величиной с крупный апельсин. Теперь старуха утверждает, что камень помогает от любого яда. С его помощью она якобы излечивает больных. В особенности тифозных. Разгадывает сны. Впадает в транс и предсказывает смерть. Она даже уверяет, что слышала исходящие из камня невнятные голоса. Ах, безумие, память навыворот, не вспоминающая прошлое, а забывающая настоящее. Кто, имея хоть каплю ума, может молоть такой вздор?

Прошу прощения, Вашество, но осмелюсь сказать, что я слышал эти голоса. И гренадер, прикончивший корову, тоже. Полно, Патиньо, хоть ты-то не бредь! Простите, сеньор, но с вашего позволения я должен сказать вам, что слышал эти слова-мычания, похожие на человеческие слова. Далекие-далекие, слегка простуженные голоса выводили этакие рулады. Наверное, Ваше Превосходительство, это остатки какого-то неизвестного, еще не совсем умершего языка. Ты слишком глуп, чтобы сойти с ума, секретарь. Человеческое безумие обычно хитроумно. Это хамелеон, инобытие рассудка. Когда думаешь, что излечился от него, это значит, что болезнь обострилась. Безумие лишь приняло другую, более изощренную форму. Поэтому ты и слышишь так же, как старая Петрона Регалада, эти несуществующие голоса, будто бы исходящие от падали. Какой же, по-твоему, язык может вспоминать этот комок кала, окаменевший в желудке коровы? С вашего позволения, он что-то говорит, Ваша Милость. Может быть, на латыни или на другом неизвестном языке. Вы не думаете, Вашество, что, возможно, существует такой слух, для которого все люди и животные говорят на одном и том же языке? В последний раз, когда сеньора Петрона Регалада дала мне послушать ее камень, я услышал, как он шепчет что-то вроде... властитель мира... А, ясно, мошенник, как это я сразу не догадался! Камень, который довел вдову до умопомрачения, уж конечно, не мог не быть роялистским. Прекрасно! Не хватает только, чтобы чапетоны [15] Чапетоны — пренебрежительное прозвище испанцев, недавно прибывших в Латинскую Америку. , вывешивающие пасквилянтские листки в соборе, вдобавок вкладывали заразный камень в брюхо коровам.