Уильям Дюбуа - Цветные миры

— Там пришли навестить вас друзья, — сказала в заключение сиделка.

Ну, конечно, подумала Джин, это из колледжа. Проректор скажет ей несколько подходящих к случаю вежливых слов и вручит уже готовые бумаги об увольнении. Она, Джин, проявит полное понимание и без всяких возражений примет документы. Но что же ей делать дальше? Где сможет она…

Дверь открылась, и в комнату вошла Джойс Мансарт, жена Ревелса. Джин не часто встречалась с ней, но сразу же ее узнала и хотела заговорить. Однако миссис Мансарт, остановив ее, сказала:

— Нет, нет! Никаких разговоров, никакого напряжения. Прежде всего вам надо поправиться!

— Но я должна объяснить…

— А что же тут объяснять? Знаю, вы тревожились о будущем — о своей жизни и работе. Теперь все эти трудности отпали. Жизнь нашего сына была застрахована на двадцать пять тысяч долларов. Мы платили страховые взносы, о которых сам он никогда бы и не подумал. Он погиб, а нам с мужем с избытком хватает того, что мы имеем. Поэтому всю сумму страховой премии мы перевели отцу Ревелса — Мануэлу Мансарту. Вам незачем больше волноваться, потому что наш дом всегда будет вашим.

Она сделала паузу, и Джин благодарно пожала ее руку.

— С нами будет та, которую любил мой сын, — продолжала миссис Мансарт, — и наш отец, которого вы любите. Он не решался предложить вам жизнь, полную лишений, а вы боялись еще больше его обременить. Вы оба чересчур щепетильны. Но теперь мы вас от себя не отпустим, и вы наконец-то сможете быть вместе.

Она открыла дверь и пригласила в комнату Мануэла Мансарта, На его лице пролегли заметные морщины, но глаза радостно засветились при виде Джин. Он взял ее руку и нежно поцеловал.

Через несколько недель Джин покинула больницу. Из Техаса приехал епископ Уилсон и повенчал их. Мануэл и Джин улетели на Запад, мечтая отдохнуть у безбрежного Тихого океана, среди еще неведомых им красот Калифорнии. Для них было так ново и удивительно снова оказаться вместе и обмениваться мыслями, нежно обняв друг друга.

Мир — этот жестокий, сумбурный мир — превратился вдруг в необыкновенно добрый и ясный. Казалось, сами люди стали ласковыми и внимательными. Это был радостный мир, и они любили его, но больше всего, глубоко и беззаветно, они любили друг друга.

Мануэл и Джин приехали в долину, укрывшуюся в глубине величественных гор. Было чудесное утро. Небо было прозрачно, как стекло. Чуть веял ветерок. По краям долины, словно застывшие на посту часовые, величаво стояли огромные деревья с коричневыми, как запекшаяся кровь, стволами — их зеленые кроны вздымались к лазурным небесам. Быть может, эти гиганты росли здесь еще до вашей эры. Позади и выше их громоздились куполообразные массы гранита, казавшиеся древними уже в те давние времена, когда слагал свои песни Гомер. Возможно, они были даже свидетелями того, как рожденные в небе звезды вели свой первый хоровод и сонмы ангелов славили божий мир. Внизу, у подножия этих громад и в ущельях между ними, мчались, низвергаясь бурными водопадами, скрытые пеленой серебристых брызг горные реки, пенящиеся, журчащие, рокочущие и жадно манящие к себе золотые лучи солнца.

Потом Мануэл и Джин долго жили в Сан-Франциско, на верхнем этаже отеля «Гопкинс», откуда можно было любоваться Золотыми воротами. Они заново переживали прошлое, постепенно воскрешая в памяти все события, каждый свой успех и каждую неудачу. Оба супруга находили один в другом много для себя неизвестного — новые мысли, новые желания. Калифорния их очаровала. Мануэл и Джин были бы рады провести в этом раю остаток своей жизни, но, хотя Мансарту исполнилось семьдесят семь, а Джин — пятьдесят три, они чувствовали, что им еще рано думать о полном отдыхе — слишком велик был у них интерес к жизни и слишком сильно желание трудиться в быть полезными людям.

Это подтвердилось, когда Верховный суд США вынес свое решение о запрещении расовой сегрегации в школах. Мансарт выразил вслух их общие мысли:

— Итак, Верховный суд вынес свое решение, и притом единодушно. Он поступил очень разумно, так как учел, что, если на протяжении этого столетия мы, негры, будем обучать наших детей в своих все более прогрессирующих школах, используя при этом опытные кадры педагогов, мы никогда не станем американцами, а создадим новую нацию с новой, самобытной культурой. Если же отныне все американские дети, как черные, так и белые, а также дети западноевропейских, славянских и азиатских народов будут постепенно привыкать к совместному обучению, следуя общим традициям и одним и тем же идеалам, то возникнет единая раса, единая нация, единый мир. Должно быть, Верховный суд стоял перед трудным выбором — ему пришлось отказаться от идеи «превосходства» белых и в принципе согласиться на смешанные браки. Социальное равенство белых и черных придет на смену «священному» праву белых. В противном случае американская нация может оказаться во власти такой непримиримой вражды, что это было бы равносильно самоубийству. Доволен ли я? Нет, я недоволен, хотя я должен был бы испытывать удовлетворение. Слишком уж долго я мечтал о великой расе американских негров. А сейчас я предвижу только Великую человеческую расу. Возможно, все это к лучшему и Мне следовало бы, конечно, радоваться…