Дмитрий Пирьян - Театральная повесть Моя голубка

Роман Иванович всех этих сложностей домашнего хозяйства не ведал вовсе. Порой не ведал даже то, куда носить оплату за жилищно-коммунальные услуги. Все деньги, что имел от службы, отдавал жене. А по хозяйству?.. Ну, в общем, мусор из квартиры выносил периодически и тут, пожалуй, всё. А прочее?.. Всё остальное в доме было не его и мягко запрещалось: «Не надо, я сама. Не трогай, разобьёшь». Вот так со временем и отучился от забот. Да и привык.

Конечно, был он не всегда таким, как говорили в старину тетёхой. По молодости бегал кросс на три и пят, крутил на перекладине подъём переворотом и разгибом, не дурно плавал стилем брас. Мечтал вообще-то стать полярным лётчиком. Но как-то вот пришла пора – влюбился и женился.

– Ты не припомнишь, Машенька, кто ставил в БДТ «Трактирщицу»? – осведомился у жены Роман Иванович и повинился: – Я как-то позабыл.

– Тебя какая постановка беспокоит? – переспросила та. – Что при Лаврове? Или нечто раннее?

– Да уж конечно та, что при Лаврове. Мы ведь ходили в Каменноостровский в двенадцатом году, а это после реконструкции. И Каменноостровский в двенадцатом году уже отдали в БДТ. А именно Кирилл Лавров руководил. И помню, что Мирандолину играла Ксения Раппопорт.

– Так и в шестом году играла Раппопорт, – ответила жена. – И мы с тобой ходили на Фонтанку. Спектакль шёл на главной сцене БДТ. И это тоже было при Лаврове. А режиссёром был у них тогда Темур Чхеидзе. Но позже разругались.

– Пожалуй, это странно, – сплющил губы Ситник, заинтересовался: – А из-за чего?

– Не помню. Вроде бы «шерше ля фам». Обычно и банально. А может просто не сошлись во взглядах. Или быть может бытовые склоки на почве личной неприязни. Дескать, вот вы милостивый государь неверно и дурно трактуете Кречинского, а потому верните мои тапочки, что взяли, не спросив из шкафа. Актёрско-режиссёрский коллектив – гадюшник, как говорил Георгий Товстоногов. И всякое житейское недоразуменье меж ними там могло произойти. Давно всё было. Я теперь уже не помню.

– Георгий Александрович не говорил «гадюшник». Он изъяснялся пафосно и чуть гундосил в нос: террариум.

Мария усмехнулась: – Какая разница?

– Ну, надо же, как интересно? – увлёкся Ситник. – И как же там сейчас? Каков у них теперь репертуар? Кто худруком? Кто из актёров в трупе?

– Не знаю.

– Так и давай же сходим, Маша, поглядим.

– Ну, поглядим, – покладисто ответила жена. – Конечно, поглядим.

Мария подала на стол душистый чай и выпечку.

– Ура! – воскликнул Ситник и ухватил румяный штрудель с апельсиновым вареньем. – Мы с Машенькой идём в театр!

Ситник весь расцвёл, игриво глянул на Марию:

– Ах, ты моя голубка!

Роман Иванович невысоко, как ловко смог подпрыгнул и, подхватив жену за талию, пустился пританцовывать и что-то напевать из «Труффальдино из Бергамо». Местами сжёвывал слова, местами вовсе перепутал, к тому же несколько фальшивил ноты. Но всё кружил, кружил по комнате. И увлекал жену в нехитрые движенья. И как ему казалось он вальсировал. И даже пробовал пуститься в краковяк, не вышло. Уронил торшер, зашиб об стул колено. Но эйфория, предвкушенье праздника и ожиданье чуда всё не отпускали. Припомнились сюжеты пьесы. Находчивый, паяц, проныра, балагур. Служанка Смеральдина и синьор Распони. Прекрасная, комфортная Венеция. Каналы и мосты, гондолы, гондольеры, роскошные наряды, карнавальные костюмы, красочные маски…

– Венеция?! Ох, да! Венеция!..

А ведь погожим летом Петербург такой же, а порой и лучше. Ах, этот несравненный мастер бытовых комедий Карло Гольдони! Сработал на века. Для всех. Ну что за прелесть его пьесы?!

Глава 2

На следующий день Роман Иванович усердно обзвонил театры города. Вернее, театральные билетные агентства, кассы. И выяснил, что нынче с билетами в театр образовалась немалая проблема. Что не спектакль, то аншлаг. Билетов просто нет. А если есть свободные места, то будь любезен лезть на верхний ярус к студентам в чёртову галёрку и получить безномерные кресла, а может быть и хуже – приставные стулья.

«И что за праздник мять бока в галёрках и напрягать глаза, абы чего увидеть там – внизу на сцене? – прикинул Ситник. – Вот это да! А говорят искусство лицедейства обветшало, зачахло, отмирает, ныне не в чести. Брехня. Видать народец наш насыщен, расправил плечи, жаждет зрелищ. И не каких-нибудь нелепых, пошлых, глупых, а предположим, телевизионных. А настоящего, живого и сценического действия. А за живое надобно платить. И платят, коль заняться больше нечем, как только шляться по театрам ища от скуки развлечений?»