Болеслав Прус: Том 2. Повести и рассказы

Он швырнул на пол жилетку, стряхнул с воротника снег и с огромным усилием попытался раскрыть зонт.

— Неплохая штука! — приговаривал он. — Для такого снега нужен только такой зонт… я знаю, сударь, вы можете иметь совсем шелковый зонт, даже два. Но они хороши только в летнюю пору!..

— Сколько ты просишь за жилет? — спросил я.

— Какой жилет? — удивился он, вероятно подумав, что речь идет о его собственном.

Но вдруг он сообразил, о чем я говорю, и быстро поднял валявшуюся на полу тряпку.

— За этот жилет?.. Вы, сударь, имеете в виду этот жилет?..

А потом, видно, в нем проснулось подозрение, и он спросил:

— Зачем вам, сударь, такой жилет?..

— Сколько ты за него просишь?

Желтоватые белки его глаз сверкнули, а кончик длинного носа покраснел еще сильнее.

— Да рублик… сударь! — объявил он, развернув передо мной товар таким образом, чтобы показать все его достоинства.

— Даю полтинник.

— Полтинник?.. За такую одежку?.. Как можно! — тянул старьевщик.

— Ни гроша больше.

— Да вы шутить изволите, сударь!.. — сказал он, похлопывая меня по плечу. — Сами ведь знаете, сколько такая вещь стоит. Ведь это одежка не для малого ребенка, а для взрослого человека…

— Ну, если не уступишь за полтинник, так ступай. Дороже я платить не стану.

— Вы, сударь, не сердитесь! — смягчился старьевщик. — Совесть мне не позволяет отдать за полтинник, но я полагаюсь на ваше разумение… Скажите сами, чего он стоит, и я не буду спорить… Уж коли на то пошло, лучше я потерплю убыток, лишь бы вам угодить.

— Жилет стоит пятьдесят грошей, а я тебе даю полтинник.

— Полтинник?.. Ну, пусть уж будет полтинник!.. — вздохнул он, протягивая мне жилет. — Пусть уж я потерплю убыток, да почин будет… Такой ветер!..

И он указал рукой на окно, за которым клубились тучи снега.

Когда я потянулся за деньгами, старьевщик, видимо о чем-то вспомнив, вырвал у меня жилет и быстро обшарил его карманы.

— Что ты там ищешь?

— Может быть, я что-нибудь оставил в кармане, не помню! — самым естественным тоном ответил он и, возвращая мою покупку, добавил: — Накиньте, ваша милость, хоть гривенник!..

— Ладно, будь здоров! — сказал я, отворяя дверь.

— Низко кланяюсь!.. У меня дома есть еще очень приличная шуба… — И уже с порога, просунув голову в дверь, он спросил: — А может быть, сударь, прикажете принести вам брынзы?..

Через несколько минут он снова выкрикивал во дворе: «Старье покупаю!» — а когда я показался в окне, поклонился мне, дружески улыбаясь.

Повалил снег, до того густой, что стало почти темно. Я положил жилет на стол и предался размышлениям — то я думал о женщине, которая, выйдя из ворот, побрела неведомо куда, то об опустевшей квартире по соседству, то, наконец, о владельце жилета, укрытом толстым, все нарастающим слоем снега…

Всего три месяца назад, в ясный сентябрьский день, я слышал, как они разговаривали. В мае она однажды даже напевала какую-то песенку, он смеялся, просматривая воскресный выпуск «Курьера». А сегодня…

В нашем доме они поселились в начале апреля. Вставали они довольно рано, пили чай из жестяного самовара и вместе уходили в город. Она — давать уроки, он — в канцелярию.

Он был мелкий чиновник и на начальников отделов смотрел снизу вверх, как путешественник — на Татры. Поэтому работал он много, целыми днями. Не раз я видел его и в полночь, когда он сидел при свете лампы, согнувшись над столом.

Обычно жена усаживалась подле него и шила. Время от времени, поглядывая на мужа, она откладывала работу и просила:

— Ну, хватит уже, ложись спать.

— А ты когда ляжешь?..

— Я… вот только сделаю несколько стежков…

— Ну, так и я напишу еще несколько строк.

И они снова склонялись над работой. А немного погодя она снова говорила:

— Ложись!.. Ложись!..

Иногда словам ее вторили мои часы одним коротким ударом: час ночи!

Оба они были молоды, не красивы, но и не безобразны, в общем — тихие люди. Насколько я помню, она казалась гораздо более худой, чем ее муж, который, я бы сказал, был даже чересчур тучен для столь мелкого чиновника.

Каждое воскресенье, в полдень, они под руку отправлялись гулять и возвращались домой поздно вечером. Обедали они, вероятно, в городе. Однажды я встретил их у ворот, отделяющих Лазенковский парк от Ботанического сада. Супруги купили по бокалу великолепного лимонада и по большому прянику; при этом у них был вид самодовольных мещан, привыкших за чаем есть ветчину с хреном…

В сущности бедным людям не так-то много надо для сохранения душевного равновесия: немного пищи, вдоволь работы и побольше здоровья. Остальное приходит само собой.