Сабахаттин Али - Избранное

Все эти десять лет я, вероятно, напрасно чурался людей, упорствовал в своем недоверии к ним. Может быть, я и сумел бы найти человека, столь же благородного, как ты. Если бы я знал о твоей смерти десять лет назад, может быть, я смирился бы с утратой и постарался бы найти тебя в других. Но теперь для меня все кончено. После того, как я нанес твоей памяти непростительное оскорбление, у меня уже нет желания поправить что-либо в своей жизни. Основываясь на приговоре, который посмел вынести тебе, я осудил всех людей. Сегодня, осознав свою неправоту, я вынужден сам себя приговорить к одиночеству. Жизнь — картежная игра. Каждому дано сыграть лишь одну партию. Я проиграл и больше никогда не возьмусь за карты. Вечерами, как робот, буду ходить за покупками. Буду встречаться с людьми, не вызывающими во мне никакого интереса. Я жил и мог бы жить точно так же, ни о чем не задумываясь. Это ты открыла мне глаза на то, что существует другая жизнь, что во мне таится свой собственный духовный мир. И если ты не сумела преобразить меня, то это не твоя вина. Благодарю тебя за те несколько месяцев настоящей жизни, которые ты мне подарила. Несколько таких месяцев стоят целого века… Нашей дочери, частице твоей плоти, суждено жить, не зная, что у нее есть отец, вдалеке от него. Наши дороги пересеклись всего лишь один раз. Я не знаю о ней ничего — ни имени, ни адреса. Но мое воображение будет неотступно следовать за ней. Я пойду рядом с ней, пусть только в мечтах, и постараюсь заполнить пустоту моей жизни, представляя себе, как она подрастает, как улыбается и как грустит… За дверью послышался шум. Кажется, вернулись мои. А мне все еще хочется писать. Для чего — сам не знаю. Я уже столько написал, не хватит ли? Придется завтра купить дочке новую тетрадь, а эту спрятать подальше. Спрятать так, чтобы никто не смог ее обнаружить, чтобы никто не смог узнать, что у меня на душе…

На этом записки Раифа-эфенди обрывались. На оставшихся страницах не было ни одной записи, ни одной пометки.

Казалось, будто, он выплеснул все, что таилось в его душе, на страницы этой тетради, чтобы замкнуться в себе на долгие годы.

За окнами светало. Помня свое слово, я: сунул тетрадь в карман и поспешил к больному. Едва войдя в дверь, я услышал громкие причитания, плач и остановился в нерешительности. Мне не хотелось уходить, не бросив последний взгляд на Раифа-эфенди. Но я чувствовал, что не в силах видеть недвижное тело человека, с которым вместе пережил его жизнь. Поразмыслив, я тихо вышел на улицу. Я не скорбел о его смерти. Более того, у меня было такое чувство, словно я не утратил, а только сейчас обрел его.

Вчера вечером он сказал мне: «Так мы с тобой и не поговорили!» Нет, я не могу с ним согласиться. Наш разговор длился всю ночь.

Покинув этот мир, он вошел в мою жизнь как живой человек, и отныне я всегда буду ощущать его рядом.

Придя на работу, я сел за освободившийся стол Раифа-эфенди и, положив перед собой тетрадь, начал читать ее заново.

Каймакам — начальник уезда.

Тамбур — восточный струнный инструмент.

Мевлеви — орден дервишей, основанный Султаном Вендом, сыном поэта Джелялятддина Руми (1207–1273 ).

Ракы — виноградная водка, изготовляющаяся с добавлением аниса.

«Режи» — сокращенное название «Табачного управления Османской империи» — табачной монополии, которая была выделена в особую концессию и находилась в руках французских капиталистов.

Касаба — город, поселок .

Румелией называют оставшуюся в границах Турции территорию Восточной Фракии .

Гювеч — кушанье из мяса, фасоли и овощей, которые тушат в специальном горшке. Кяыт кебабы — рубленое мясо, которое жарят в духовке, обернув бумагой.

Хаджи — паломник, побывавший в священных городах мусульман Мекке или Медине .

Ельдирме — род верхнего женского платья.

Окка — турецкая мера веса, равная 1,25 кг.

Уд — струнный инструмент наподобие мандолины.

Рамазан — девятый месяц арабского лунного года, во время которого мусульмане соблюдают дневной пост от зари до зари .

Хафыз — человек, знающий наизусть весь Коран; прибавляется к имени как прозвище.