Джон Стейнбек - Уши Джонни Медведя - рассказы

— Конечно, это только моя догадка, но мне кажется, что здесь он и кончился… Когда я помогал сдирать с него одежду, он ни разу не шевельнулся и, когда вешали, тоже не дергался. Нет, сэр, я думаю, что он умер еще тогда, когда тот парень колотил его головой об пол.

— Ну, не все ли равно, когда пришел ему конец?

— Не скажите. Надо, чтобы все было, как положено. Раз уж дошло до этого дело, он должен был получить все, что ему причитается.

Майк полез в карман брюк и достал клочок грубой бумажной ткани.

— Вот кусок от его штанов.

Буфетчик наклонился и стал разглядывать ткань. Потом поднял голову и посмотрел на Майка.

— Я дам вам доллар за это.

— Не выйдет!

— Хорошо. Дам два доллара за половинку лоскута.

Майк посмотрел на него с подозрением.

— А для чего он вам?

— Сейчас скажу. Дайте вашу кружку! Выпейте ее за мой счет. Я приколю его к стене, а под ним повешу маленькую табличку. Ребятам, что ходят сюда, будет интересно взглянуть на это.

Майк разрезал карманным ножом лоскут надвое и получил от буфетчика два серебряных доллара.

— Я знаю одного человека, который делает рекламные таблички, — сказал маленький буфетчик. — Он заходит сюда каждый день. Он сделает мне маленькую красивую табличку, и я повешу ее. — Потом он вдруг осторожно спросил: — Как вы думаете, шериф арестует кого-нибудь?

— Конечно, нет. Очень ему нужно раздувать это дело! Сегодня в толпе было немало избирателей. Как только все разойдутся, шериф приедет, снимет негра, и все будет в порядке.

Буфетчик поглядел на дверь.

— Кажется, я ошибся… Думал, ребята захотят выпить. Уже поздно.

— Да и мне пора домой. Устал я что-то.

— Если вам на южную сторону, так я закрою бар и пойду с вами. Я живу на Восьмой улице.

— Что вы говорите! Это всего в двух кварталах от моего дома. Я живу на Шестой. Вы, наверно, каждый день проходите мимо моего дома. Странно, что я ни разу вас не встретил.

Буфетчик вымыл кружку Майка и снял свой длинный передник. Надев шляпу и пальто, он подошел к двери и погасил красную неоновую вывеску и свет в баре. Минуту оба они постояли на тротуаре, глядя в сторону парка. В городе было тихо. От парка не доносилось ни звука. Невдалеке от них прешел полицейский, освещая фонариком витрины.

— Видите? — сказал Майк. — Словно ничего не случилось.

— Я думал, что ребятам захочется выпить пива, но они, возможно, пошли в другой бар.

— А я что вам говорил?

Они пошли по пустой улице и у деловых кварталов свернули на юг.

— Моя фамилия Уэлч, — сказал буфетчик. — Я живу в этом городе всего два года.

Майку снова стало тоскливо.

— Странно… — сказал он и, помолчав, продолжал: — Я родился в этом городе, в том самом доме, в котором живу сейчас. У меня жена, а детишек нет. Мы оба родились в этом городе. Нас все знают.

Они прошли вместе еще несколько кварталов. Магазины кончились, вдоль улицы выстроились красивые дома, перед домами были разбиты палисадники и подстриженные газоны. Высокие густые деревья загораживали уличные фонари, густые тени падали на тротуар. Обнюхиваясь, брели две собаки.

— Интересно, что за человек был этот черномазый? — спросил Уэлч.

— Все газеты писали, что он был негодяй, — с тоской проговорил Майк. — Я читал газеты. Все газеты так и писали.

— Я тоже читал. Но в том-то и штука — я знавал очень хороших негров.

Майк обернулся к нему и сказал негодующе:

— Ну и что ж, я сам был знаком с чертовски хорошими неграми. Я работал бок о бок с неграми, и они были не хуже любого белого человека… Но они же не были негодяями!

Его горячность на мгновение смутила маленького Уэлча. Помолчав, он сказал:

— Но вы ведь не знаете, что он был за человек?

— Не знаю… Он только стоял, не двигаясь, рот закрыт, глаза зажмурены, руки повисли. А потом один парень ударил его. Думаю, он был уже мертв, когда мы выволокли его из тюрьмы.

Уэлч шагал рядом, оглядываясь по сторонам.

— Красивые садики на этой улице. Должно быть, стоят немалых денег. — Он придвинулся почти вплотную, плечо его коснулось руки Майка. — Я никогда не участвовал в линчевании. Скажите, что чувствуешь… потом?

Майк резко отодвинулся от него.

— Ничего после этого не чувствуешь.

Он опустил голову и прибавил шагу. Маленькому буфетчику пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него. Улица здесь была освещена хуже. Стало темней и спокойней. Майк вдруг выпалил:

— Такое ощущение, будто ты вымотался до полусмерти, но и удовлетворен чем-то. Будто довел до конца какое-то дело, но устал и спать захотелось. — Он убавил шаг. — Глядите, на кухне свет. Я здесь живу. Моя старушка ждет меня.