Томас Гарди - Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения

Так прожили они безвыездно года два или три, наслаждаясь безоблачным счастьем, если только бывает что-нибудь безоблачное в нашем английском климате. Дороти принесла Филиппе неизвестную той доселе радость; своих детей у нее не было, да как будто и не было надежды на их появление, и она, не мучая себя понапрасну догадками о происхождении Дороти, мудро рассудила, что судьба была к ней особенно милостива, подарив ей это дитя. Будучи женщиной мягкой, живущей по велению сердца, она любила мужа преданно, не рассуждая, всю душу вкладывая в это чувство. Такой же была ее любовь к Дороти. Филиппа баловала ее, ласкала, как родную дочь. Девочка оставалась для нее единственной утехой, когда муж отлучался из дому по делам или уезжал развлечься. Возвращаясь домой и заставая там всякий раз картины, свидетельствующие о взаимной привязанности Филиппы и Дороти, сэр Эшли был, видимо, счастлив. Он целовал жену, жена целовала маленькую Дороти, Дороти бросалась целовать сэра Эшли, и всякий раз после такого тройного проявления чувств леди Моттисфонт восклицала:

— Ах, мне, право, не верится, что это не мое дитя!

— Не думай об этом, дорогая. Я вижу здесь особую мудрость провидения. Господь послал нам Дороти, зная, что иным путем нам не суждено иметь ребенка.

Жизнь они вели самую простую. Сэр Эшли, покончив с путешествиями, обратился к сельскому хозяйству и охоте, Филиппа занималась домом. Радости их ограничивались семейным кругом. Они рано ложились, вставали с первым стуком телег, с первыми свистками возчиков. Они знали каждую птицу в своих лесах, могли определить название каждого дерева, если оно не было особенно редкой породы, предсказывали погоду не хуже любого старика с ноющими к ненастью мозолями или фермера, озабоченного завтрашним днем.

Но однажды сэр Эшли получил письмо. Прочитал его, отложил молча в сторону и задумался.

— От кого это, дорогой? — спросила жена, бросив взгляд на лежащий на столе листок бумаги.

— От одного старого стряпчего из Бата, моего знакомого. Незадолго до нашей свадьбы, года четыре назад, я говорил с ним о Дороти.

— О Дороти?

— Да, дорогая. Я ведь тогда не знал, как ты станешь к ней относиться. Вот я и спросил, нет ли у него на примете какой-нибудь женщины нашего круга, которой хотелось бы взять на воспитание девочку.

— Да, но тогда ты был один и некому было позаботиться о ней, — живо возразила Филиппа. — А с какой стати писать об этом теперь? Разве он не знает, что ты женат? Наверно ведь знает.

— Ну конечно.

И с этими словами сэр Эшли протянул ей письмо… Стряпчий писал, что некая знатная дама, пожелавшая пока остаться неизвестной (его новая клиентка, лечащаяся в Бате на водах), недавно сказала ему, что ей хотелось бы удочерить девочку, только, разумеется, добрую и послушную и не совсем маленькую, чтобы можно было судить о ее характере. Он вспомнил свой разговор с сэром Эшли и вот теперь пишет ему. Девочке там будет хорошо, за это он ручается, — но, может быть, у нее уже есть и дом и семья?

— Зачем же писать об этом сейчас, спустя столько времени! — прошептала леди Моттисфонт, чувствуя, что у нее подкатывает комок к горлу, так сильно привязалась она к ребенку. — Ведь этот разговор был давно? Когда ты только что… нашел ее?

— Да, дорогая, еще тогда.

Сэр Эшли снова погрузился в задумчивость, и ни он, ни жена так и не ответили на это письмо. На том пока дело и кончилось.

Однажды за обедом, после возвращения из города, куда они ездили посмотреть, как люди живут, послушать, что говорят в свете, а также затем, чтобы обновить туалеты, поустаревшие за долгое сидение в деревне, — так вот за обедом они услышали от одного знакомого, обедавшего у них в тот день, что в старинной усадьбе неподалеку, которую хозяин, нуждаясь в деньгах, сдавал внаем, поселилась итальянская графиня, вдова, чье имя я пока утаю по причинам, которые откроются позже. Столь необычное соседство приятно удивило и заинтересовало леди Моттисфонт, заметившую, однако, что, родись она в Италии, она бы никогда оттуда не уехала.

— Она не итальянка, итальянцем был ее муж, — сказал сэр Эшли.

— Так ты уже слыхал о ней?

— Да, о ней говорили вчера у Греев. Сама графиня — англичанка.

Муж ее не прибавил более ни слова, а гость рассказал, что отец графини спекулировал акциями Ост-индской компании, на чем в то время наживались колоссальные состояния, и что графиня оказалась наследницей огромного капитала после его смерти; графиня в это время была уже вдовой: муж ее умер за несколько недель до смерти ее отца. Союз дочери преуспевающего дельца и нищего иностранца — отпрыска знатной фамилии — был, надо, полагать, чистейшим браком по расчету. Графиня еще очень молода, и когда минет срок траура, недостатка в женихах у нее, конечно, не будет. А пока она ищет уединения, бежит общества и светских развлечений.