Альфонс Доде - Том 2. Рассказы по понедельникам. Этюды и зарисовки. Прекрасная нивернезка. Тартарен из Тараскона

Священник перебил его:

— Что это такое — разносчица детей?

— Это, господин кюре, такая женщина, которой поручают разносить по деревням детей кормилиц. Она несет их всех вместе в корзине, как несчастных котят.

— Ну и ремесло!

— Бывает, что им занимаются и вполне порядочные женщины, господин кюре. Но жена Можандра наскочила на женщину, которую никто не знал, на ведьму, которая крала детей и за деньги уступала их другим бездельницам, а те побирались с ними на улицах, стараясь разжалобить людей.

— Да что это вы рассказываете, Франсуа?

— Сущую правду, господин кюре. Эта подлая баба украла кучу детей, и малыша Можандра в том числе. Она держала его до четырех лет. Она хотела приучить его просить милостыню, но он был сыном честного человека и отказывался протягивать руку за подаянием. Тогда она бросила его на улице на произвол судьбы. Полгода назад она умерла в больнице, но перед смертью совесть стала ее мучить. Я знаю, что это такое, господин кюре, от этого чертовски страдаешь.

И бедняга поднял глаза к потолку, как бы клянясь, что не лжет.

— Тогда она вызвала к себе комиссара. Она назвала имя ребенка. Комиссар мне его сообщил. Это — Виктор.

Кюре выронил молитвенник.

— Виктор — сын Можандра?

— Да, его сын.

Священник был поражен.

Он пробормотал какую-то фразу, в которой можно было разобрать слова: «несчастный ребенок»… «перст божий»…

Встав с места, он заходил по комнате, подошел к окну, налил себе стакан воды и в конце концов, засунув руки за пояс, остановился перед Луво.

Он подыскивал подходящее к данному случаю изречение, но, ничего не найдя, сказал:

— Ну что ж! Значит, надо вернуть его отцу.

Луво вздрогнул.

— В том-то и беда, господин кюре. Вот уже полгода, как мне это известно, но до сих пор у меня не хватало духу кому-нибудь об этом сказать, даже жене. Столько мы положили трудов, чтобы воспитать мальчишку, столько тяжелого пережили вместе, и теперь я просто не знаю, как нам расстаться с ним.

Все это была истинная правда, и если Можандр был достоин жалости, то можно было пожалеть и бедного Франсуа.

Одинаково сочувствуя им обоим, кюре обливался потом и мысленно испрашивал у бога помощи.

Забыв, что Луво пришел к нему за советом, он сказал сдавленным голосом:

— Послушайте, Франсуа: если бы вы были на моем месте, что бы вы посоветовали?

Судовщик опустил голову.

— Видно, придется отдать Виктора, господин кюре. Я почувствовал это в тот день, когда к нам неожиданно явился Можандр. У меня сердце разрывалось, когда я увидел его, такого дряхлого, такого печального, такого убитого. Мне стало так стыдно, словно у меня в кармане лежали его деньги, краденые деньги. Я не в силах был дольше хранить мою тайну и пришел к вам, чтобы все рассказать.

. — И прекрасно сделали, Луво, — сказал кюре, придя в восторг от того, что судовщик сам подсказал ему решение. — Никогда не поздно исправить ошибку. Я пойду вместе с вами к Можандру. Вы во всем ему признаетесь.

— Завтра, господин кюре!

— Нет, Франсуа, немедленно.

Видя, как мучается бедняга, как нервно мнет он в руках фуражку, кюре продолжал мягко настаивать:

— Пожалуйста, Луво, прошу вас — немедленно, раз мы оба пришли к такому решению!

Сын!

У Можандра есть сын!

Он не сводит с него глаз, сидя против него на скамейке вагона, который с грохотом уносит их в Невер.

Это настоящее похищение.

Старик увез сына, даже не поблагодарив как следует, точно бродяга, которому в лотерее достался главный выигрыш, и он спешит скрыться.

Старик решил сразу оторвать ребенка от всех его старых привязанностей. Он жаден теперь в самой своей нежности, как прежде был жаден на золото.

Ничего не давать никому! Ни с кем не делиться!

Его сокровище — для него одного, и никто пусть на него не глазеет.

В ушах у Можандра шум, подобный шуму поезда.

Голова его пышет, как паровоз.

А мечты несутся быстрее всяких паровозов и всяких поездов, перескакивая через дни, месяцы, годы.

В его мечтах Виктору двадцать лет, и на нем темно — зеленый мундир с серебряными пуговицами.

Студент Лесного института!

У студента Можандра как будто бы даже шпага на боку и треуголка, сдвинутая на ухо, как у студента-политехника, — все институты и все мундиры смешались в грезах Можандра.

Да и не все ли равно!

Можандр не скупится ни на галуны, ни на позолоту.

Ведь денег хватит, чтобы заплатить за все это… И Виктор будет «образованным господином», раззолоченным с ног до головы.