Чарльз Диккенс - Том 14. Торговый дом „Домби и сын“. Торговля оптом, в розницу и на экспорт (Главы ХXXI - LXII)

Стойкость, казалось, изменила ей, и темные глаза затуманились слезами.

— Я говорю это, веря, что он будет лучшего мнения обо мне, а я о нем,— сказала она.— Чем больше он будет любить свою Флоренс, тем меньше он будет ненавидеть меня. Чем больше он будет гордиться и радоваться при виде ее и ее детей, тем больше он будет раскаиваться, вспоминая свою роль в этом страшном сновидении — нашей супружеской жизни. Тогда и я раскаюсь — пусть он об этом узнает,— тогда и я задумаюсь над тем, что слишком много мыслей уделяла причинам, сделавшим меня такою, какою я была. А мне следовало бы подумать также и о том, почему он стал таким, каков он был. Тогда я постараюсь простить ему его вину. И пусть он постарается простить мне мою!

— О мама! — воскликнула Флоренс.— Теперь, когда я услышала эти слова, мне стало легче на сердце — несмотря на такую встречу и разлуку!

— Да, эти слова звучат странно и в моих ушах,— сказала Эдит,— и никогда мои губы не произносили ничего подобного им. Но даже если бы я была тем гнусным созданием, каким я дала ему повод почитать меня,— мне кажется, я все-таки произнесла бы эти слова, услышав, что вы стали дороги друг другу. Пусть же он — когда вы будете ему дороже всего — со всем снисхождением отнесется ко мне, тогда и я в мыслях своих отнесусь к нему со всем снисхождением! Вот последние мои слова, какие я могу передать ему! А теперь прощайте, жизнь моя!

Она крепко обняла ее и, казалось, излила на нее всю любовь и нежность, скопившиеся в ее душе.

— Этот поцелуй передайте вашему малютке! А эти поцелуи — вам вместо благословения! Милая, дорогая моя Флоренс, ненаглядная моя девочка, прощайте!

— Мы еще встретимся! — воскликнула Флоренс.

— Никогда! Никогда! Когда вы оставите меня здесь, в этой темной комнате, думайте, что вы оставили меня в могиле. Помните только — когда-то я жила на свете и любила вас!

И Флоренс, не видя больше ее лица, но до последней минуты ощущая ее поцелуи и ласки, рассталась с ней.

Кузен Финикс встретил ее у двери и проводил вниз, в сумрачную столовую, и она, заливаясь слезами, опустила голову на плечо Уолтера.

— Мне чертовски жаль,— сказал кузен Финикс, с самым простодушным видом и без всякого смущения утирая слезы манжетами,— чертовски жаль, что чувствительная натура прелестной и безупречной дочери моего друга Домби и очаровательной жены моего друга Гэя столь опечалена и потрясена только что закончившимся свиданием. Но — верю и надеюсь — мною руководили наилучшие намерения, и мой почтенный друг Домби успокоится, узнав о том, что здесь открылось. Я чрезвычайно сожалею, что мой друг Домби попал, собственно говоря, в чертовски скверное положение, заключив союз с одним из членов нашей семьи, но я твердо придерживаюсь того мнения, что, не будь этого проклятого негодяя Баркера, этого белозубого человека, все обошлось бы сравнительно благополучно. Что касается моей родственницы, которая оказала мне честь, составив обо мне исключительно хорошее мнение, то я могу уверить очаровательную жену моего друга Гэя, что моя родственница, собственно говоря, может положиться на меня, как на отца. А что касается превратностей человеческой жизни и удивительнейших поступков, которые мы постоянно совершаем, то я могу только сказать вместе с моим другом Шекспиром — человеком, прославившим себя в веках, с которым мой друг Гэй, без сомнения, знаком,— что жизнь есть лишь тень сновидения [45] … жизнь есть лишь тень сновидения … — слегка перефразированные слова Гильденстерна из «Гамлета» (акт II, сц. 2-я). .

Бутылка, уже давно не видевшая дня и поседевшая от пыли и паутины, извлечена на солнечный свет, и золотистое вино в ней бросает отблески на стол.

Это последняя бутылка старой мадеры.

— Вы совершенно правы, мистер Джилс,— говорил мистер Домби,— это редчайшее и восхитительное вино.

Капитан, который при этом присутствует, сияет от радости. Его рдеющее чело поистине окружено нимбом восторга.

— Мы дали друг другу слово, сэр,— замечает мистер Джилс,— я говорю о Нэде и себе самом…

Мистер Домби кивает капитану, который в немом блаженстве сияет все больше и больше…

— …Что разопьем эту бутылку вскоре после благополучного возвращения Уолтера домой. Хотя о таком возвращении мы и не мечтали. Если вы не возражаете против нашей давнишней причуды, сэр, выпьем этот первый бокал за здоровье Уолтера и его жены!

— За здоровье Уолтера и его жены! — говорит мистер Домби.— Флоренс, дитя мое! — И он поворачивается, чтобы поцеловать ее.