Чарльз Диккенс - Том 15. Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим. Роман (Главы I - XXIX)

— Дэвид, я с сожалением замечаю, что у тебя угрюмый нрав,— сказал мистер Мэрдстон однажды после обеда, когда я, по обыкновению, собирался уйти.

— Мрачен, как медведь! — вставила мисс Мэрдстон.

Я стоял неподвижно, понурившись.

— Самый худший нрав, Дэвид, это нрав угрюмый и строптивый,— продолжал мистер Мэрдстон.

— А такого непокладистого, упрямого нрава, как у этого мальчика, я еще не видывала,— заявила его сестра.— Я думаю, Клара, даже вы не можете этого не признать?

— Простите, дорогая Джейн,— сказала мать,— но вполне ли вы уверены,— конечно, вы примете мои извинения… я надеюсь, вы простите меня, дорогая,— вполне ли вы уверены, что понимаете Дэви?

— Клара, я бы стыдилась самой себя,— заявила мисс Мэрдстон,— если бы не понимала этого мальчика или какого-нибудь другого мальчишку. Я не притязаю на глубокий ум, но на здравый смысл я почитаю себя вправе притязать.

— Ну, конечно, дорогая моя Джейн, вы наделены очень острым умом,— сказала моя мать.

— Ах, нет! Боже мой! Пожалуйста, не говорите этого, Клара! — сердито перебила ее мисс Мэрдстон.

— Но я в этом не сомневаюсь, и все это знают,— продолжала моя мать.— Я сама извлекаю из него столько пользы во всех отношениях — во всяком случае, должна была бы извлекать,— что убеждена в этом больше, чем кто бы то ни было. Вот почему я и говорю так нерешительно, дорогая Джейн, поверьте мне.

— Ну, скажем, я не понимаю этого мальчика,— Клара,— произнесла мисс Мэрдстон, поправляя свои цепочки на запястьях.— Если вам угодно, допустим, что я его совсем не понимаю. Для меня он — натура слишком сложная. Но, может быть, проницательный ум моего брата помог ему отчасти разгадать этот характер. И, мне кажется, мой брат как раз говорил на эту тему, когда мы — не очень-то вежливо — перебили его.

— Я думаю, Клара, что в данном случае найдутся более беспристрастные судьи, которым больше следует верить, чем вам,— тихим, торжественным голосом изрек мистер Мэрдстон.

— Эдуард,— робко отозвалась моя мать,— вам, как судье, во всех случаях следует больше верить, чем мне. И вам и Джейн. Я сказала только…

— Вы сказали только слова необдуманные и малодушные,— перебил он.— Постарайтесь, чтобы впредь этого не было, дорогая моя Клара, и следите за собой.

Губы моей матери как будто прошептали: «Хорошо, дорогой Эдуард»,— но вслух она не сказала ничего.

— Итак, Дэвид,— продолжал мистер Мэрдстон, оборачиваясь ко мне и устремляя на меня холодный взгляд,— я с сожалением заметил, что у тебя угрюмый нрав. Я не могу допустить, сэр, чтобы такой характер развивался у меня на глазах, а я не прилагал бы никаких усилий к его исправлению. Вы, сэр, должны постараться изменить его. Мы должны постараться изменить его ради тебя.

— Простите, сэр… я вовсе не хотел быть угрюмым, когда вернулся домой,— пролепетал я.

— Не прибегайте ко лжи, сэр! — крикнул он так злобно, что — я видел — моя мать невольно подняла дрожащую руку, словно хотела протянуть ее между нами.— Со свойственной тебе угрюмостью ты уединялся в своей комнате. Ты сидел в своей комнате, когда тебе следовало находиться здесь. Запомни теперь раз навсегда: я требую, чтобы ты был здесь, а не там! И еще я требую от тебя повиновения. Ты меня знаешь, Дэвид. Этого повиновения я добьюсь.

Мисс Мэрдстон хрипло засмеялась.

— Я хочу, чтобы ты почтительно, быстро и охотно повиновался мне, Джейн Мэрдстон и твоей матери,— продолжал он.— Я не хочу, чтобы по прихоти ребенка этой комнаты избегали, как зачумленной. Садись!

Он мне приказывал, как собаке, и я повиновался, как собака.

— Добавлю еще,— продолжал он,— что у тебя заметно пристрастие к людям низкого происхождения. Ты не должен общаться со слугами. Кухня не поможет искоренить те многочисленные твои недостатки, какие надлежит искоренить. Об этой женщине, которая тебе потворствует, я не скажу ни слова, раз вы, Клара,— обратился он, понизив голос, к моей матери,— по старым воспоминаниям и давней причуде питаете к ней слабость, которую еще не смогли преодолеть.

— Совершенно непонятное заблуждение! — воскликнула мисс Мэрдстон.

— Скажу лишь одно,— заключил он, обращаясь ко мне,— я не одобряю того, что ты оказываешь предпочтение обществу таких особ, как госпожа Пегготи, и с этим должно быть покончено. Теперь ты меня понял, Дэвид, и знаешь, каковы будут последствия, если ты не намерен повиноваться мне беспрекословно.

Я это знал хорошо,— пожалуй, лучше, чем он предполагал, поскольку дело касалось моей бедной матери,— и повиновался ему беспрекословно. Больше я не уединялся в своей комнате, больше не искал прибежища у Пегготи, но день за днем уныло сидел в гостиной, дожидаясь ночи и часа, когда можно идти спать.