Чарльз Диккенс - Том 16. Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим. Роман (Главы XXX - LXIV)

Она замолчала, снова защелкнула ридикюль и закрыла рот с таким видом, который свидетельствовал, что ее скорей можно сломать, но никак не согнуть.

— Вы выслушали мисс Мэрдстон,— повернулся ко мне мистер Спенлоу.— Теперь я прошу вас, мистер Копперфилд, сказать, имеете ли вы что-нибудь возразить?

Образ пленительного сокровища моего сердца возник передо мной — вот она плачет и рыдает всю ночь одна-одинешенька, моя милая испуганная бедняжка, вот она жалостливо просит и умоляет женщину с каменным сердцем о прощении, тщетно обнимает ее, предлагает рабочие шкатулки и безделушки, вот она мучится и страдает, и все из-за меня! — и этот образ почти лишил меня последнего самообладания, которое у меня еще оставалось. Боюсь, что на минуту меня охватила дрожь, хотя я изо всех сил пытался ее скрыть.

— Мне нечего сказать, сэр,— проговорил я,— за исключением того, что во всем виноват я. Это я уговорил и убедил Дору...

— Мисс Спенлоу, прошу помнить! — величественно сказал ее отец.

— ...скрывать все в тайне,— продолжал я, не желая величать ее так церемонно,— и я очень об этом сожалею.

— Вы заслуживаете самого сурового порицания, сэр,— сказал мистер Спенлоу, прохаживаясь взад и вперед по коврику перед камином и подчеркивая каждое слово наклоном не головы, а всего корпуса, ибо галстук его и позвоночник были несгибаемы.— Вы совершили недостойный поступок, мистер Копперфилд. Приглашая джентльмена к себе в дом,— не имеет никакого значения, сколько ему лет — девятнадцать, двадцать девять или девяносто,— я оказываю ему доверие. Если он обманывает мое доверие, он совершает бесчестный поступок, мистер Копперфилд!

— Я это чувствую, сэр, уверяю вас! — отозвался я.— Но я этого раньше не принимал в рассуждение. Честное слово, мистер Спенлоу, не принимал. Я люблю мисс Спенлоу так, что...

— Вздор! Чепуха! — покраснев, воскликнул мистер Спенлоу.— Прошу, мистер Копперфилд, не говорить мне, что вы любите мою дочь!

— Но как же иначе я могу защищать свое поведение, сэр? — смиренно сказал я.

— А как вы можете вообще защищать свое поведение, сэр? — спросил мистер Спенлоу, внезапно остановившись на коврике перед камином.— Вы подумали, мистер Копперфилд, о своем возрасте и о возрасте моей дочери? Вы подумали о том, что значит подрывать доверие, которое мы с дочерью должны питать друг к другу? Вы подумали о положении, которое занимает моя дочь в обществе, о планах, какие я строил в связи с ее будущим, о тех относящихся к ней распоряжениях, которые я мог бы сделать в своем завещании? Вы обо всем этом думали, мистер Копперфилд?

— Должен сознаться, сэр, очень мало,— ответил я, стараясь говорить почтительно и с сожалением, которое я в самом деле испытывал.— Но, поверьте мне, я думал о своем собственном положении. Когда я вам сообщил о нем, мы были уже помолвлены и...

— Покорнейше вас прошу, мистер Копперфилд, не говорить мне о помолвках! — перебил мистер Спенлоу, уподобляясь больше чем когда бы то ни было Панчу, ибо, как и Панч, он энергически хлопнул одной рукой по другой, что я и заметил, несмотря на все мое отчаяние.

Мисс Мэрдстон, доселе невозмутимая, сухо и презрительно засмеялась.

— Когда я вам сообщил, сэр, о том, что положение мое изменилось, тайное соглашение, к которому я имел несчастье склонить мисс Спенлоу, уже существовало,— начал я снова, заменив, таким образом, неприятное для него выражение.— Как только произошла эта перемена в моем положении, я напряг всю мою волю и употребил все мои силы, чтобы его улучшить. Я уверен, что со временем мне удастся его улучшить! Не назначите ли вы мне срок? Любой срок? Мы оба так молоды, сэр...

— Вы правы, вы оба очень молоды! — перебил мистер Спенлоу, кивнув несколько раз головой и сильно нахмурившись.— Все это вздор. А вздору надо положить конец. Возьмите назад эти письма и бросьте их в огонь. Дайте мне письма мисс Спенлоу, и я также брошу их в огонь. Вы понимаете, разумеется, что в будущем наши встречи могут происходить только здесь, в Докторс-Коммонс, и мы должны условиться: не упоминать впредь о том, что произошло. Послушайте, мистер Копперфилд, вы не лишены благоразумия, а это единственный выход, который надо признать благоразумным.

Нет. Я и помыслить не мог о том, чтобы с этим согласиться. Мне очень жаль, но есть нечто более высокое, чем благоразумие. Любовь превыше всех земных соображений, и я люблю Дору до безумия, а она любит меня. В таких выражениях я это не сказал,— насколько мог, я их смягчил,— но именно это я имел в виду и был непреклонен. Я совсем не думал о том, что могу показаться смешным, но я знаю, что был непреклонен.