Чарльз Диккенс - Том 16. Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим. Роман (Главы XXX - LXIV)

— Вы что-нибудь решили насчет будущего, мой добрый друг? — спросил я мистера Пегготи.— Впрочем, едва ли об этом нужно спрашивать.

— Решил, мистер Дэви,— ответил он.— И сказал Эмли. Есть огромные страны далеко отсюда. Мы будем жить за океаном.

— Бабушка, они эмигрируют вместе! — сказал я.

— Да! — подтвердил, улыбаясь, мистер Пегготи, и надежда осветила его лицо.— В Австралии никто не бросит упрека моей любимой девочке. Там мы начнем новую жизнь.

Я спросил, когда он предполагает ехать.

— Сегодня рано утром, сэр, я был в Доках,— ответил он,— чтобы узнать о кораблях. Месяца через полтора или два отойдет парусное судно,— утром я его видел и был на борту,— мы отправимся на нем.

— Совсем одни? — спросил я.

— Одни, мистер Дэви,— ответил он.— Моя сестра слишком любит вас и всех ваших и так привязана к своей родине, что было бы нехорошо брать ее с собой. А кроме того, остается человек на ее попечении, и этого нельзя забывать.

— Бедный Хэм! — сказал я.

— Моя добрая сестра заботится о нем, а он очень к ней привязан, сударыня,— обратился мистер Пегготи к бабушке, желая ей получше все объяснить.— С ней ему легко и покойно, с ней он разговаривает охотно, а с кем другим и рта не раскроет. У него так мало на свете осталось, нельзя его лишать того, что еще есть...

— А миссис Гаммидж? — спросил я.

— Я много думал о миссис Гаммидж, скажу вам прямо,— ответил мистер Пегготи с озабоченным видом, но, по мере того как он говорил, лицо его постепенно прояснялось.— Видите ли, когда миссис Гаммидж приходит на ум вспоминать о старике, она не очень-то годится для компании. Между нами говоря, мистер Дэви, и вы, сударыня, когда миссис Гаммидж начинает пускать слезу,— это по-нашему, по-простому, значит плакать,— ее могут назвать брюзгой те, кто не знал старика. Но я-то ведь его знал, я-то знал, какой он был хороший человек, и потому я ее понимаю, а с другими, видите ли, это не так.

Мы с бабушкой кивнули в знак согласия.

— Может случиться, моя сестра найдет, что миссис Гаммидж — я не говорю наверняка, но так может случиться,— немного... как бы сказать... ей надоедает. Потому-то я не хочу, чтобы миссис Гаммидж жила с ними, ей следовало бы найти «покрышку над головой», чтобы она уж там рыбачила сама для себя («покрышка над головой» означало на местном диалекте «дом», а «рыбачить»—«заботиться»), а для этого я перед отъездом оставлю ей маленькую пенсию, чтобы она ни в чем не нуждалась. Какой это преданный человек — славная старушка, да к тому же совсем одинокая! В ее годы ей уже не под силу выносить качку на корабле и скитаться по дремучим лесам в далекой, необжитой стране. Вот как я собираюсь поступить с ней .

Он ни о чем не забыл. Он думал о нуждах и тяготах каждого, только не о себе самом.

— Эмли будет жить у меня,— бедное дитя, как она нуждается в отдыхе и покое! — покуда мы не уедем,— продолжал он.— Ей ведь надо что-нибудь сшить себе на дорогу. И я надеюсь, что она позабудет перенесенные мучения, если снова очутится у своего дяди, который, хоть и грубоват, но так любит ее...

Бабушка, к вящей радости мистера Пегготи, кивком головы дала понять, что разделяет эту надежду.

— Есть еще одно дело, мистер Дэви,— продолжал он, сунул руку в нагрудный карман, вытащил оттуда знакомый мне бумажный пакетик и разложил на столе его содержимое.— Вот эти банковые билеты — в пятьдесят фунтов и в десять. К ним я хочу приложить деньги, которые были у нее, когда она оттуда ушла. Я ее спросил, сколько она с собою взяла (но не сказал, зачем спрашиваю), и эти деньги добавил. Я не больно учен. Будьте добры, взгляните, все ли правильно.

Он протянул мне, в оправдание своей «учености», листок бумаги и внимательно следил за мной, пока я просматривал запись. Все было совершенно правильно.

— Благодарю вас, сэр,— сказал он, получая назад листок.— Если вы не возражаете, мистер Дэви, эти деньги я вложу перед отъездом в конверт и надпишу его имя, а потом вложу этот конверт в другой, с адресом его матери. Ей я напишу так же коротко, как сейчас говорю вам, что это за деньги, а также о своем отъезде, так что вернуть их мне ей не придется.

Я сказал ему, что, по-моему, так и надо сделать, да, я совершенно уверен, что так надо сделать, раз он считает это правильным.

— Я только что сказал, что еще есть одно дело,— продолжал он, с грустной улыбкой пряча пакетик в карман,— а их не одно, а два. Когда я уходил из своей комнаты сегодня утром, я не очень-то был уверен, смогу ли я отправиться к Хэму сам и сообщить ему о том, что, слава богу, произошло. Вот я и написал ему письмецо и послал по почте и рассказал, как все было. И написал, что завтра приеду, чтобы уладить там свои маленькие дела,— тогда легче станет на сердце,— и, верней всего, попрощаюсь с Ярмутом.