Анри Барбюс - Ад

Впервые она предстаёт передо мной в трауре, и в этом чёрном одеянии её молодость сияет больше, чем когда-либо.

Отъезд близок. Она смотрит по сторонам, чтобы ей ничего не забыть в этой комнате, приведённой в порядок для других, комнате уже неопределённого вида, покинутой.

Дверь открылась, и в то время как молодая женщина, заканчивавшая своё необременительное занятие, подняла голову, в залитом солнцем проёме приоткрытой двери появился мужчина.

«Мишель! Мишель! Мишель!» — восклицает она.

Она протянула руки, и, сделав неуверенный жест, сосредоточив всё внимание на нём, оставалась несколько секунд неподвижной, подобная свету.

Затем, несмотря на то место, где она находится, и чистоту её сердца, и целомудрие всей её жизни, её ноги девственницы охватывает дрожь и она готова упасть.

*

Он бросил свою шляпу на кровать широким романтическим жестом. Он наполнил комнату своим присутствием, своей тяжеловесностью. Его шаги заставляют скрипеть паркет. Он уже рядом с ней и держит её. Хотя она высокая, он выше её почти на целую голову. Его резкие черты лица суровы и восхитительны; его лицо, над которым возвышается густая чёрная шевелюра, является светлым, чистым и будто новым. Усы глубокого чёрного цвета, слегка ниспадающие, оттеняют яркокрасный рот, горделивый, будто красивая естественная рана. Он кладёт свои руки на плечи молодой женщины, он смотрит на неё, готовый раскрыть своё жадное объятие.

Они прижимаются друг к другу, охваченные трепетом… Они одновременно произнесли одно и то же слово: «Наконец!» Это всё, что они сказали, но какое-то время они повторяли это слово вполголоса, они его говорили нараспев. Их глаза взаимно выражают этот нежный возглас, он им передаётся через грудь каждого. Словно они им прикрепляются друг к другу и взаимно проникают друг в друга. Наконец их долгое расставание окончено, их любовь победила; наконец они тут оба!.. И я вижу, как она трепещет с головы до пят, я вижу, как всё её тело принимает его, в то время как её глаза открываются, потом вновь закрываются в его объятии.

С большим трудом они пытаются разговаривать друг с другом, поскольку очень нужно поговорить… Обрывки слов, которыми они обмениваются, некоторое время удерживают их стоя.

«Какое ожидание, какая надежда!» — бормочет растерянно он. — «Я всегда думал о тебе, я всегда мысленно представлял тебя!»

Он добавляет тише, более пылким голосом:

«Иногда, во время банального разговора, твоё внезапно произнесённое имя разрывало мне сердце.»

Его голос крепнет, становится прерывистым; он приобретает внезапную раскатистую звучность. Кажется, что он не умеет говорить тихо.

«Сколько раз, на террасе дома, со стороны пролива, я сидел на кирпичной балюстраде, спрятав лицо в ладонях; я даже не знал, в какой стороне света ты была, и всё же, находясь так далеко от тебя, мне было невмоготу не видеть тебя!»

— Часто, жаркими вечерами, я садилась, из-за тебя, у распахнутого окна, — сказала она, опуская голову… — Иногда воздух имел удушающую нежность, — как два месяца тому назад на вилле Роз. У меня на глазах были слёзы.

— Ты плакала?

— Да, — сказала она тихим голосом, — я плакала от радости.»

*

Их рты соединились, их два небольших алых рта совсем одинакового цвета. Они почти неразличимы, приникнувшие друг к другу в тиши основательного поцелуя, который их внутренне воссоединяет, в сущности как единый и тёмный телесный поток.

Затем он слегка отодвинулся от неё, чтобы лучше её видеть. Стоя бок о бок с ней, он крепко обнял её рукой за талию, повернув к ней голову. В то же время он кладёт свою свободную руку ей на живот. Видны очертания её обеих ног и её живота; видно её всю в этом грубом, но великолепном движении, которым он словно её изваял.

Его отчеканиваемые слова ниспадают на неё, будучи более дерзкими.

«Там, среди бесчисленных садов побережья, я хотел погрузить мои пальцы в тёмную землю. Блуждая там, я пытался представить себе твою внешность и искал запах твоего тела. И я протягивал руки к открытому пространству, чтобы как можно больше приблизиться к твоему солнцу.»

Потом она сказала:

«Вечером, в своей комнате, иногда, думая о тебе… я любовалась собой…»

Охваченный трепетом, он улыбнулся.

Он всё время вновь говорил о своей неотступной мысли, лишь слегка меняя слова: словно он не знал больше ничего. За прекрасным изваянием его лба и за его огромными чёрными глазами, в которых я чётко видел плавающее словно лебедь белое лицо очень близкой женщины, скрывались детская душа и ограниченный ум.