Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Злому хищнику подобен тот, кто любит лишь себя.
От того, чтоб быть с ним рядом, пусть судьба спасет тебя.

Если ты других забудешь, увлечен самим собой,
Ты увидишь в мире только искаженный образ свой.

Но когда ты доброй волей и любовью озарен,
Ты увидишь мир прекрасным, — добрым, близким станет он.

Пальмы ствол никогда и никто не согнет
И не выпрямит дерева согнутый свод.

Обновиться не может подгнившая власть,
Как недолго старик, заболев, проживет.

Если случай счастливый попался — держи.
Счастье — мать не рожает детей каждый год.

Благородно и строго страной управляй, —
Ищет выхода в мягкости только урод.

Если хочешь возвыситься — твердо иди,
Ибо мягкость и слабость — причины невзгод.

Со смятеньем в уме ты от смут не уйдешь,
Но безумная храбрость — надежный оплот.

Иль внезапная смерть утолит храбреца,
Иль он к счастью дорогу открытой найдет.

Это путь настоящий, скажите царю —
Пусть не ищет кривой и ненужный обход

Надо верный народ охранять от обид
И щадить побежденный, покорный народ.

Поэзия дарит могущество поэтам.
Я тот, кто силу дал поэзии заветам.

Значение мое невеждам неизвестно,
Но внятно мудрецам, понятно людям честным.

Не стоит утверждать, что солнце скрыто мглою,
Коль ничего слепцы не видят пред собою.

И солнце самое мне поклониться может,
Почтение к уму и красноречью множа.

Увы! Поэзия за ревностную службу
Дала мне гнев врага и лицемера дружбу.

Какой мне хитростью спастись из лап кошмара,
Как избежать судьбы безжалостной удара?

Изменница-судьба — извечный враг поэта.
Ну, а кому верна была старуха эта?

Я плачу день и ночь кровавыми слезами,
Измученная плоть истерзана годами.

Как Александров вал стою, презрев угрозы,
Но крови Дария мои подобны слезы.

Кто раз венец возложил на лоб благородный свой —
Вовек не отдаст врагу ни пяди земли родной.

В лицо скажи подлецу, что в руки чужие мать,
Питаясь хлебом отца, нельзя продать иль отдать!

Безумен шахский указ, сердца сжигает тоска,
Когда по нашей земле идут чужие войска.

Свободны мы на земле, и в воздухе, и в волне.
Пусть ведает злобный враг, что сам он сгорит в огне.

На нашу черную нефть у нас святые права.
Скажи: в нефтяном костре сгорит врага голова.

А нашим братьям скажи, не ведающим стыда,
Что брата в рабство дарить не следует никогда.

Ревущий и страшный, как грозный тиран,
Над степью весной пролетал ураган.

Он семя фиалки схватил на ходу
И бросил на землю в тенистом саду.

Там грел его ласковый солнечный луч,
И светлая влага кропила из туч.

Вот ожило семя, пустило росток,
Над зеленью робко поднялся цветок.

Глаза голубые, в лице синева,
И слабое тело скрывает трава.

Взглянула туда, посмотрела сюда,
И видит, что рядом фиалка-звезда.

Одета, как шах, в драгоценный наряд,
И блещет зубов перламутровый ряд.

Лазурный венец у нее на челе,
И стелются листья, как плащ, по земле.

Степная фиалка склонилась пред ней,
Как черная кость пред султаншей своей.

Сказала: «Увы, мы породы одной, —
Но как канарейка с синицей лесной».

Дитя городское ответило ей:
«Спокойнее, милая, стань веселей.

Отцы мои были подобны твоим,
Хоть взор их искрился огнем голубым.

Садовнику в руки попали они,
Их нежил и холил он целые дни.

Мне дали величие труд и дела,
А ты остаешься такой, как была».

Эти очи смятенью открывают врата,
И рука притесненья — этих кос красота.

От соперницы взоры отвернуться должны, —
Так пугает больного смерти злой пустота.

Между шейхом и нами не возникнет приязнь,
Ложью шейх очарован, нам лишь правда свята.