Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Бог Удачи! Где ты, Бог Удачи?
Где ты? Кем гоним?
Борте плачет. Борте горько плачет,
Разлучившись с ним.
Воины пируют под шатрами,
И костры горят.
Сердце Борте жжет чужое пламя
И лесной закат.
И теперь лишь одного боится
Борте: вспомнить час, когда во мгле
По холмам скакала кобылица,
Унося ее в крутом седле,
Вой меркитов, натянувших луки,
Топот конских ног
И как ей вязал, ломая, руки
Северный стрелок;
Как Чилгир ее на землю бросил,
Холоден и нем…
Что нам делать, если нам несносен
Памяти ярем?
У Байкала Борте горько плачет
Много горьких дней.
Где же ты, Всесильный Бог Удачи
Родины моей?

Черный холод азиатской ночи,
Вой волков в пустых холмах…
Глянешь к югу — застилает очи
Пережитый, но живучий страх.
Тяжела закатная тревога…
На мольбу не прозвучит ответ,
Коль скрестит осенняя дорога
С волчьим следом человечий след.
Нету друга; не расторгнуть круга
Этих длинных копий, черных гор,
Только в ветре, приходящем с юга,
Еле слышен тихий разговор.

Над кочевьем твоим
Поднимается дым,
И пируют враги
Под защитой тайги,
И влекут твою Борте в кусты.
Кроме вечной войны,
Не имеешь жены.
Кроме плети своей,
Не имеешь коней.
Кроме тени своей,
Не имеешь друзей.
Так на что же надеешься ты?

Мы одни, но с нами копья наши,
Нет коней, — найдем коней чужих.
Пусть они пускают кругом чаши,
Скоро горькой станет чаша их.
Мы непоправимое — оплачем,
Но пройдем во все концы дорог,
Потому что с нами Бог Удачи,
Бог Победы, копьеносный Бог.

Земля полагает пределы,
И ночь разрушает пути,
Которыми верный и смелый
Не может уже не идти,
И днем-то тропинки лукавы,
А тут по сланцу, по камням,
Две пропасти, слева и справа,
Три брода по ноздри коням.
Насколько ж сильнее природы
Короткое слово — «Иди!»
Легки переходы и броды,
И страшен лишь хан позади.
Но в белом тумане без края
Тропинки распутывать нить,
Да волчьи распутывать стаи,
Да мертвому месяцу выть.
Не лучше ли сна и покоя?
На пальцы ложится стрела,
И кони, в предчувствии боя,
Жуют и грызут удила.

Мешала уверенно травы
И желтые листья тайга,
А лунную ночи оправу
Ловила река в берега.
И путала с пеной порога;
На сопках лежали снега,
И ночи сентябрьской тревога
Изюбрам сцепляла рога.
Но все, как всегда. Почему же
Над лесом не меркнет закат?
Зачем величавые мужи
В смятеньи бегут и кричат?
И вой раздается, грозящий,
Еще небывалых волков,
И кони бросаются в чащу,
Сбивая своих седоков.
Ты видишь ли, Борте, в испуге,
В смятенье вчерашних подруг,
Волну иноходца Джамуги
И красный от крови бунчук,
И милого мужа, навстречу
Идущего с верной ордой?
Один неожиданный вечер
Тебя возвращает домой.
Ты видишь — все стало иначе,
Все сбылось, что снилось во сне.
Монгольского Бога Удачи
Ты видишь на белом коне!

С Байкала струятся туманы,
Татарская бродит луна,
Выходит на берег песчаный
И снова уходит волна.
И снова выходит и лижет
Дымящейся крови струю.
Ну, радуйся, Борте, смотри же,
Как делят добычу твою.
Казни их, не будешь в ответе,
Глумясь над невестами их,
Пусть плачут несчастные дети
Минутных супругов твоих.
И пусть над долиной кровавой
Татарская бродит луна,
Как ты, увенчанная славой.
Но все-таки Борте грустна:
Не внемлет хваленьям и стонам,
Не знает, где вправду свое…
И грозный безвестный ребенок
Шевелится в чреве ее.

Когда трещат дома в руках сибирской вьюги
И горы глыбами швыряют с высоты,
И рвутся у коней походные подпруги,
Джамуги смерть тогда припомни ты.

Серебряным седлом коням хребты натерло,
Желтела, вянула и падала трава,
И кони падали, но разрывали горло,
Последней гордости, последние слова.

И ветер их носил с Орхона до Алтая,
Он их ронял в Байкал и снова поднимал,
И за словами вслед свои вздымая,
До первой цепи гор доплескивал Байкал.