Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Славу славит Лазарь, князь могучий,
В граде сербском, Крушевце цветущем
Вся господа за столы садится,
Вся господа вместе с сыновьями.
Справа посадили Юг-Богдана.
Рядом девять Юговичей юных.
Слева — Вука Бранковича место.
Всю господу садят по порядку:
Против князя — воевода Милош,
Рядом с ним двух равных посадили.
Одного — Косанчича Ивана.
И Милана Топлицу другого.
Князь литую чашу поднимает,
Говорит своей господе сербской:
«За кого мне выпить чашу эту?
Боли пить по старшинства сединам,
Выпил бы вино за Юг-Богдана,
Если пить по благородству крови,
Выпил бы за Бранковича Вука,
Если пить по дружеской приязни,
За девятерых бы выпил шурьев,
Девять сыновей Богдана Юга.
Если пить по красоте обличья,
За Косанчича бы чашу выпил.
Если пить по высоте и росту,
Выпил бы за Топлицу Милана.
Если пить по храбрости безмерной.
Выпил бы вино за воеводу,
И сегодня за твое здоровье.
Милой Обилич, хочу я выпить:
Будь здоров и верный и неверный!
Прежде верный, а потом неверный?
Утром мне на Косове изменишь,
Убежишь к турецкому султану.
Будь здоров и за здоровье выпей.
Пей вино из чаши золоченой».
Встал поспешно легконогий Милош,
До землицы черной поклонился:
«Я тебя благодарю, властитель.
Славный князь, за здравицу спасибо.
За нее и за твое даренье,
Но совсем не за слова такие.
Не был я предателем-злодеем,
Не был им и никогда не буду.
Поутру на Косовом на поле
Я погибну за Христову веру.
Враг сидит у твоего колена,
Пьет вино, своей полой прикрывшись,
Брайкович — предатель тот проклятый!
Завтра будет Видов день прекрасный,
Мы на Косовом увидим поле.
Кто предатель и кто верен князю.
И клянусь Владыкою Всевышним,
Заколю турецкого султана,
Придавлю ему ногою горло.
Если мне помогут Бог и счастье.
В Крушевац вернусь я невредимым,
Я поймаю Бранковича Вука,
Привяжу его к копью покрепче
(Так кудель привязывают к прялке)
Потащу его на поле битвы».

Милошевка юная сидела
В горнице прохладной и вязала.
Два прохожих стала у оконца.
Помощи ей Божьей пожелали:
«Милошевка, Бог тебе на помощь,
Для кого ты там рубашку вяжешь?
Вяжешь ли ее родному брату.
Своему ли вяжешь господину,
Милому ль рубашку вяжешь сыну?»
Милошевка им в ответ сказала:
«Бог спасет вас, путники, за ласку,
Что спросили, для кого вязанье.
Я вяжу рубашку не для мужа,
Я вяжу рубашку не для сына.
Я вяжу ее родному брату».
Путники ей тихо отвечали:
«Милошевка, не вяжи вязанья,
Брось рубашку: ни один из близких
Твоего вязанья не износит,
Выйди вон из горницы скорее,
Белый двор свой осмотри немедля,
Там найдешь ты головы любимых:
В первой — своего узнаешь мужа,
Во второй — единственного сына,
В третьей — брата своего родного».
Милошевка на ноги вскочила,
Бросила она свое вязанье,
Выбежала, бедная, из дома,
Но когда она на двор ступила,
Во дворе ей крови по колено,
И в крови той — головы любимых:
Первая — возлюбленного мужа,
А вторая — дорогого сына,
Третья голова — родного брата.
Замерла младая Милошевка
И не знает, как ей быть, что делать.
И от горя тут и от печали
Белые свои отсекла руки
И хотела оба ока вынуть.
Тут случилась древняя старушка,
Юг-Богдана милая вдовица,
И сказала Милошевке юной:
«Как ты, Милошевка, неразумна.
Для чего ты руки отрубила?
Большее перенесла я горе.
Юг-Богдан мой, господин любимый,
Девять милых сыновей имела,
Юговичей девять я растила,
Время всем пришло в поход сбираться;
У кого есть сын — его сбирает.
Кто бездетен — сам идет в отряды.
Господина старого Богдана.
И девятерых сынов любимых,
Юговичей милых снарядила,
В Косово пошли они на битву.
И немного времени минуло,
С поля Косова пришло посланье:
Старый муж мой пал в кровавой сече.
Девять милых сыновей погибли,
Девять пало Юговичей милых,
И остались девять снох на свете.
И у каждой-то снохи по внуку.
Как минула первая неделя,
Я взяла с собой вина две чаши,
Повела я девять снох с собою,
И на Косово пошли мы поле
Сыновей искать моих любимых.
Как на Косово пришла я поле,
Не нашла я там сыночков милых,
А нашла могил там черных девять.
У могил тех копья в землю вбиты,
И привязаны у копий кони.
Ни овса не надо им, ни сена.
От могилы я иду к могиле,
Лью вино на них, а их целую».

Правый Боже, чудо совершилось!
Как на Косово сходилось войско,
Было в войске Юговичей девять
И отец их, Юг-Богдан, десятый.
Юговичей мать взывает к Богу,
Просит дать орлиные зеницы
И широкие лебяжьи крылья,
Чтоб взлететь над Косовым ей полем
И увидеть Юговичей девять
И десятого Богдана Юга.
То, о чем молила, получила:
Дал ей Бог орлиные зеницы
И широкие лебяжьи крылья.
Вот летит она над полем ровным,
Видит девять Юговичей мертвых
И десятого Богдана Юга.
В головах у мертвых девять копий.
Девять соколов сидят на копьях,
Тут же девять скакунов ретивых,
Рядом с ними девять львов свирепых.
Огласилось поле львиным рыком,
Встал над полем клекот соколиный,
Сердце матери железным стало,
Не вопила мать и не рыдала.
Увела она коней ретивых,
Рядом с ними девять львов свирепых,
Девять соколов взяла с собою
И вернулась в дом свой белостенный.
Снохи издали ее узнали
И с поклоном старую встречали.
К небу вдовьи понеслись рыданья,
Огласили воздух причитанья,
Вслед за ними застонали кони,
Девять львов свирепых зарычали.
И раздался клекот соколиный.
Сердце матери железным стало,
Не вопила мать и не рыдала.
Наступила ночь, и ровно в полночь
Застонал гривастый конь Дамяна.
Мать жену Дамянову спросила:
«Ты скажи, сноха, жена Дамяна,
Что там стонет конь Дамяна верный,
Может быть, он захотел пшеницы
Иль воды студеной от Звечана?»
И жена Дамяна отвечает:
«Нет, свекровь моя и мать Дамяна.
Конь не хочет ни пшеницы белой.
Ни воды студеной от Звечана,
Был Дамяном этот конь приучен
До полуночи овсом кормиться,
Ровно в полночь в дальний путь пускаться.
Конь скорбит о смерти господина,
Без которого домой вернулся».
Сердце матери железным стало,
Не вопила мать и не рыдала.
Лишь лучами утро озарилось,
Прилетели два зловещих врана.
Кровью лоснятся вороньи крылья,
Клювы пеной белою покрыты,
В клювах воронов — рука юнака,
На руке — колечко золотое.
Вот рука у матери в объятьях.
Юговичей мать схватила руку,
Повертела, зорко осмотрела
И жене Дамяновой сказала:
«Отвечай, сноха, жена Дамяна,
Не видала ль ты такую руку?»
Отвечает ей жена Дамяна:
«Мать Дамяна и свекровь, ты видишь
Руку сына своего Дамяна.
Я узнала перстень обручальный,
То кольцо, что при венчанье было».
Мать Дамянова схватила руку.
Осмотрела зорко, повертела
И, к руке приникнув, прошептала:
«Молодая яблонька родная,
Где росла ты, где тебя сорвали?
Ты росла в объятьях материнских,
Сорвана на Косове равнинной».
Мать печально головой поникла.
И от горя разорвалось сердце,
От печали по сынам родимым
И по старому Богдану Югу.