Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Он может, даже разломать
И бросить в угол по желанью.
А я, несчастный, ни рыдать,
Ни помогать не в состояньи.

Смотрю, как та, что всех нежней,
В руках жестоких увядает,
Как этот равнодушный змей
По моему гуляет раю.

И горло стиснуто мое
Больного бешенства волною,
Я проклинаю бытие,
Что надругалось надо мною!

Жить не могу — не погибаю…
Нести не в силах — не бросаю
Тяжелый груз проклятых дней!
Один в толпе хожу унылый
И самому себе постылый…
Удар последний, грянь скорей!

Не жаль ни света, ни природы,
Не жаль утраченные годы,
Не жаль, что даром жизнь прошла.
Пропало все! Ну что ж, пропало!
А что же предо мной предстало?
Лишь бездна, где туман и мгла.

Изверился в хомут и шлеи,
Что я тяну, как вол, на шее
Уж более чем двадцать лет,
Как бедный мальчик, дури полный,
Что хлещет прутиком по волнам;
Ну разве есть на волнах след?

Напрасно биться и стараться,
Надеяться и добиваться —
Пропала сила вся моя!
Повсюду бродят злые тени.
И полное непротивленье
Засело в сердце, как змея.

Да, я хотел себя убить,
Пустую скорлупу разбить,
Усилием своих же рук.
Найти исход из страшных мук,
Из сети вырваться тугой
Такой ценою дорогой.
Вотще! Всему наперекор
Во мне — трусливый зверь! позор!
Вопит внутри меня опять
Желание существовать.
Привязанность к пустым углам,
Хоть не жил, прозябал я там,
К труду без цели и мечты,
Что терны дарит, не цветы,
К стране жестокой, что сердца
Высасывает до конца,
Живую веру иссуша,
Льет яд туда же не спеша.

Я знаю все — не стоит жить,
Не стоит жизнью дорожить.
Тебя утративши вполне,
Я знаю, что лекарство мне —
Лишь пуля в лоб. Увы! робка,
Не поднимается рука.

Вся боль, живущая со мной,
Пусть к цели движется одной:
Создать один заряд, как гром,
Собрав свои все силы в нем,
Чтоб, словно колокола звон,
Из уст проклятье вышло вон
Такое, чтобы мерзла кровь,
Сменялась злобою любовь,
Веселье делалось тоской,
Ум не пленялся красотой,
Чтоб алых губ не трогал смех,
Чтоб сон бежал с тяжелых век,
Чтоб мир тюрьмою душной стал
И плод в утробе умирал.
В тебя метнуть, любовь моя,
Хотел проклятье это я,
За то, что в жизни не цветы,
А терны мне дарила ты,
К страданью чарами гоня.
Но плачет в сердце у меня,
Как мальчик брошенный в лесу,
Желанье петь твою красу.
Ты чувств струя, ты песни звон,
Мой крик к гортани пригвожден.

Любовь три раза мне была дана.
Одна — бела, как лилия, — несмело
Из всходов и мечтаний соткана,

Как мотылек сребристый подлетела.
Ее купал в янтарных блестках май,
На облаке пурпуровом воссела

И видела повсюду только рай!
Как малое дитя, была невинна,
Цвела, как наш благоуханный край.

Пришла вторая — гордая княгиня,
Бледна, как юный месяц, и грустна,
Тиха и недоступна, как святыня.

Меня рукой холодною она
Коснулась и шепнула еле-еле:
«Нет, мне не жить, пусть я умру одна».

И, замолчав, исчезла в темной щели.
Явилась третья — дева или гриф,
Глядишь — и взгляд иной не хочет цели.

Глаза очарованьем поразив,
Вдруг ужасом меня околдовала,
Всю силу по пространству распылив.

Она утонет, думал я сначала,
В воде полночной, в тине где-нибудь.
Вдруг полымя багровое восстало.

Как сфинкс, она в мою вцепилась грудь
И, разодрав, за сердце ухватила,
И лижет кровь, сменив покой на жуть.

Шли дни, я ждал: ее ослабнет сила,
Она исчезнет — тень среди теней,
Да где там! — и на миг не отпустила.

Она то дремлет на груди моей,
Как сытый зверь когтистый и косматый,
То устремляет вновь своих очей

Взгляд полусонный, — в нем боязнь утраты,
И прямо очи в очи смотрит мне,
И тут искрится этот взор проклятый,

И яркий блеск сияет в глубине
Ее очей, и снова страх змеится,
Но вдруг, рождаясь там, на самом дне,

Мелодия блаженства сладко длится.
Я забываю раны, боль и страх,
И голос счастья в грудь мою стучится.

Моя душа, как соловей в силках,
Щебечет, бьется, рвется — бесполезно!
Мне ясен путь, хоть я иду впотьмах
Вниз, по дороге, уводящей в бездну.

Подходит мрак. Боюсь я этой ночи.
Когда повсюду сон приводит ночь,
Лишь я один сомкнуть не в силах очи.
Покоя нет, и сон уходит прочь.