Джордж Кейбл - Госпожа Дельфина

— Чего они хотели? — спросил священник.

— Убедить меня, будто он помешан.

Она вытерла глаза под вуалью.

— Твою бедную мать это, конечно, рассердило?

— Да, а они рассердились еще больше и сказали, чтобы я в тот же день написала ему и разорвала…

— Помолвку, — сказал отец Жером.

— Иначе они выдадут его правительству. О, отец Жером, что же мне делать? Мою мать это убивает!

Она рыдала, опустив голову.

— Где сейчас твоя мать?

— Пошла к мсье Жану Томпсону. Говорит, что придумала, как с ними всеми сладить. Не знаю, что это. Я умоляла ее не ходить, но вот она-то и верно помешалась. И я тоже.

— Бедное дитя, — сказал отец Жером, — тебе, как видно, нужно не отпущение грехов, а облегчение мук.

— Отец мой, я совершила смертный грех — я согрешила гордостью и гневом.

— Тем не менее, — сказал священник, направляясь к калитке, — твоя исповедь подождет. До завтрашнего утра; я буду в исповедальне перед мессой и тогда выслушаю тебя. Дитя мое, я знаю, что в сердце своем ты сейчас жалеешь на это времени, так оно и должно быть. Бывают в жизни минуты, когда наше место не в исповедальне. Так обстоит теперь с тобой. Надо найти твою мать. Ступай скорее домой; если она там, утешай ее и удерживай дома, если возможно , пока я не приду. А если ее дома нет, побудь там сама; я поищу ее; хотя бы одна из вас должна быть на месте, чтобы я сразу мог вас вызвать. Да поможет тебе Бог! Надеюсь, что она дома; скажи ей от меня, чтобы она ничего не боялась — она и дочь ее лучше многих малых птиц. [27] …лучше многих малых птиц . — Отец Жером часто прибегает к речениям из Библии. Здесь он имеет в виду притчу из Нового Завета (Евангелие от Матфея, 10, 29–31). Скажи, что слуга Божий передает ей это от Него. Скажи, чтобы она уповала на Небесного Супруга церкви, и ей еще доведется увидеть, как над ее дочерью свершится святое таинство брака. Ступай, а я сейчас пойду к Жану Томпсону и найду ее, не там, так где бы она ни была. Иди, я не дам тебя в обиду. Adieu.

Спустя несколько минут он и сам вышел из дому.

Остановившись на углу в лучах догоравшего заката, отец Жером отер лоб и снова взял в руки трость, которую держал под мышкой, чтобы идти дальше, как вдруг кто-то, бесшумно появившийся неведомо откуда, заговорил с ним так внезапно, что он вздрогнул:

— Miché, commin уé pellé la rie ici? Как называется эта улица?

Скорее по шляпке и платью, хотя они были в беспорядке, чем по измученному, осунувшемуся лицу он узнал женщину и ответил ей на ее собственном patois:

— Это рю Бургунди. А куда вы идете, мадам Дельфина?

Она подскочила от неожиданности.

— Ах, это вы, отец Жером! Mo pas conné. Не знаю. Где тут дом miché Жана Томпсона? Mo courri'ci, mo, courri, là — mo pas capabe li trouvé. Бегаю туда-сюда и не могу найти.

— Я сам туда иду, — сказал он, — а зачем вам к Жану Томпсону, мадам Дельфина?

— Надо ! — ответила она, резко повернувшись и выставив одну ногу вперед в самой решительной позе. — У меня есть такое, что надо сказать!

— Мадам Дельфина…

— Ах, отец Жером, ради Бога укажите, где дом Жана Томкина!

Жалкой улыбкой она извинялась за свои дерзкие речи.

— Что же вы ему скажете? — спросил священник.

— Ах, отец Жером… (Опять на креольском patois.) Я покончу со всей этой бедой, только сейчас не спрашивайте ни о чем, умоляю; дорога каждая минута.

Он не мог устоять перед ее молящим взором.

— Пойдемте, — сказал он, и они пошли.

Жан Томпсон и доктор Варийа жили напротив друг друга на Байу-роуд, сразу за тогдашней городской чертой. У каждого из них был большой квадратный бело-колонный дом, окруженный магнолиями; у каждого — большие падубы, затенявшие с обеих сторон и без того тенистый сад; широкая, вымощенная кирпичом дорожка к высоким воротам с кирпичными столбами; мощеная площадка посреди дерновой лужайки и огороженная дренажная канава с двумя зелеными скамьями по обе ее стороны. Каждый день в час заката вы непременно увидели бы там хозяина дома, его супругу в прохладных одеждах, стоящих поблизости двух-трех нянек-рабынь в белых тюрбанах и шумную стайку белых детей, почти одинакового роста.

Иногда, если их окликали или звали жестами, родители присоединялись к своим соседям на другой стороне улицы, а детям и нянькам обоих семейств предоставлялся покинутый сад и деньги на мороженое. Обычно родители выбирали сад Томпсонов, выходивший на запад.

Так было и в тот вечер. Мужья сидели на одной скамье, жены — на другой, чинно провожая уходящий день и лишь изредка обмениваясь малозначащими замечаниями обо всем, что приходило в голову. В одну из молчаливых минут мадам Варийа, бледная и худая, но жизнерадостная дама, дотронулась до обнаженного белого локтя мадам Томпсон, превосходившей ее дородностью раза в два с половиной, и указала на улицу.