Ги Мопассан - Избранные произведения в одном томе

Быстрее понеслись другие челноки.

Вдруг смех пронзительный раздался с ближней лодки, —

И мой герой затих от ноющей тоски.

Она! В той лодочке! Да, руль она держала

И пела песенку, разлегшись на корме!

Он, бледен весь, глядел с отчаяньем в уме

И в сердце: Красота вновь от него бежала!

И в час обеда был еще печален он…

Гуляки у кафе сгрудились всей толпою;

Прелестный садик, сплошь лозою оплетен,

Лежал у берега, под сенью лип густою.

И с лодки той гребцы давно собрались там,

Меняясь шутками и руганью соленой,

Столы сдвигали в круг рукою обнаженной

И с треском ставили тарелки по столам.

Она была средь них, как все, абсент глотая!

Он замер, недвижим. Бесстыдница, смеясь,

Ему мигнула. Он был нем. Она нашлась:

«Ты, верно, дурачок, решил, что я святая?»

Дрожа, он подошел, сел к ней; обедал он

И до десерта вплоть был страшно удивлен:

Как мог ее считать он знатной, гордой, тонкой?

Она была простой, веселою девчонкой,

Звала «мартышечкой», «котеночком», «зверьком»;

Одною вилкою они, меняясь, ели,

А после, к вечеру, скользнули прочь тайком, —

И не узнать вовек, на чьей он спал постели!..

Восторженный поэт, искатель жемчугов,

Нашел подделку он — и поднял. И прекрасно!

Я верю в здравый смысл пословицы бесстрастной:

«Когда бекасов нет, отведайте дроздов».

СНЕЖНАЯ НОЧЬ

Недвижим, молчалив равнины плат огромный,

Погасла жизнь везде. Ни шелеста кругом.

Лишь слышно, как порой, зарывшись в бурелом,

Ворчит, скулит во тьме какой-то пес бездомный.

Все, что цвело, лежит под зимней пеленой.

Ни песен больше нет, ни трав в лугах зеленых.

Скелеты белые деревьев оголенных,

Как будто призраки, стоят во мгле ночной.

Спешит луна пройти безоблачным простором,

И кажется — самой ей холодно сейчас.

Громадна и бледна, бежит она от нас,

Пустынные снега обводит мертвым взором.

Холодные лучи на землю шлет она,

Нездешний свет струит, печальна и сурова;

И бледным отблеском сиянья неживого

Равнина снежная в ночи озарена.

Морозный вихрь летит, несется по аллеям.

Как птичкам ночь страшна дыханьем ледяным!

И нет убежища, не отдыхать в тепле им, —

Замерзли бедные, вздремнуть так трудно им!

Они дрожат среди ветвей оледенелых.

Нигде защиты нет, и сон к ним не идет.

Их беспокойный взгляд в просторах бродит белых…

И до рассвета ждут, что смерть к ним снизойдет.

ЛЮБОВНОЕ ПОСЛАНЬЕ

В ТЮИЛЬРИЙСКОМ ПАРКЕ

Ко мне, дитя, чью мать люблю любовью жаркой!

Пришла она взглянуть, как здесь играешь ты!

Бледна, а волосы при звездах светят ярко,

Как отражение несбыточной мечты.

Ко мне, дитя, ко мне! Дай голубые глазки,

Дай локоны свои и губки дай скорей, —

Заставлю их нести я бремя жаркой ласки!

Когда же вечером ты возвратишься к ней,

Когда ты кинешься на грудь к своей родимой, —

Повеет жар с твоих кудрей, и детский рот

Каким-то пламенем уста Ей обожжет,

Какой-то нежностью любви неодолимой!

На локонах твоих мой поцелуй найдя,

Услыша зов любви и, зову повинуясь,

Промолвит так она, смущаясь и волнуясь:

«Что ощутила я на лбу твоем, дитя?..»

НА БЕРЕГУ [627]

I

На прачечном плоту лежал тяжелый зной.

Дремали селезни, нажравшись до отвала.

Весь воздух раскалив, горящей желтизной

Жара, как пламенем, деревья заливала.

Я, разморенный, лег на берегу реки;

Там стирка шла. В воде вскипали хлопья мыла,

Бежали пузыри, проворны и легки,

И жирная вода их длинный след хранила.

И я уж засыпал, разнежась на траве,

Но вдруг в сиянье дня, в палящем зное лета

Явилась девушка, свежа, легко одета,

Рукою поднятой держа на голове

Огромный тюк белья, шагая быстро, бодро, —

Был гибок стройный стан, плотны и мощны бедра;

Колеблясь на ходу, но вся пряма, стройна,

Венерой мраморной приблизилась она,

Потом прошла на плот по узкому настилу…

И я пошел за ней, поднявшись через силу.

Устроясь на краю, она свой грузный тюк

Швырнула в чан с водой одним движеньем рук.

Под блузой легкою сквозили формы смело.

Она пришла сюда стирать свое белье,

И при движениях под платьем у нее,

Как в полной наготе, обозначалось тело —

Бедро, тугая грудь, спина иль крепкий зад;

Хоть зной ужасен был, работа не тянулась;

Но скоро девушка устала, разогнулась

И в пышной прелести откинулась назад.

Под солнцем яростным, треща, рассохлись бревна, —