Ги Мопассан - Избранные произведения в одном томе

Входит ассенизатор.

Мише.

А этому что надо?

Ассенизатор( пьяный ).

Я пришел, чтобы вы: вычистить: ка… ка… кабинеты: Я забросил ремесло… ( Поет .) Я забросил ремесло, ремесло, не хочу чистить дерьмо, ох, дерьмо…

Мише.

Чего же ты хочешь?

Ассенизатор.

Я хочу женщину.

Рафаэль.

Ишь, чего захотел!

Петушок-Гребешок.

Только этого не хватало!

Фатима.

С тобой в постель? Никогда!

Мише.

Видишь, никто тебя не хочет. Убирайся! Проваливай!

Ассенизатор.

Почему? Что, мои день… мои день… мои деньги хуже, чем у других? ( Он показывает сто су Мише .)

Мише.

Черт, ну если он платит…

Рафаэль.

Я не согласна.

Фатима.

Я тоже.

Блондинет.

И я.

Рафаэль.

Уж очень он противный!

Мише.

Противный! Скажите, пожалуйста, какие недотроги! ( Ассенизатору .) А по мне ты не так уж плох. Скажи, дружище, а если вместо них я доставлю тебе удовольствие, ты согласен?

Ассенизатор.

Тогда ты — мне, а я — тебе, со… со… согласен?

Мише.

Согласен.

Ассенизатор.

Тогда по: по: пошли, старушка.

Мише и ассенизатор уходят.

Мише поддерживает Ассенизатора, который идет, шатаясь, и поет.

Ассенизатор.

Я забросил ремесло, ремесло, не хочу чистить дерьмо, ох, дерьмо!..

СЦЕНА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Женщины, Петушок-Гребешок.

Петушок-Гребешок.( Рафаэль ).

Рафаэль, теперь моя очередь! Я столько этого ждал!

Рафаэль.

Ишь ты! Приспичило малышу. Вечно ему мало. Пощекочи сам своего соловья!

Петушок-Гребешок.

Ты хочешь, чтобы я занимался любовью с самим собой, а думал о тебе, как это было в семинарии. Ах, Рафаэль, Рафаэль! За что ты меня так мучаешь?!

Занавес.

Круассе, 19 февраля 1880 г.

Дорогой дружище! [616]

Так это правда? Я думал сперва, что это шутка! Оказывается, нет, — преклоняюсь.

Ну, признаться, хороши они в Этампе! Уж не придется ли нам зависеть от всех судилищ французской территории, включая и колонии? Как могло случиться, что стихотворение, напечатанное когда-то в Париже, в журнале, которого больше не существует, оказалось преступным с того момента, как его перепечатал провинциальный журнал? К чему нас теперь принуждают? Что писать? В какой Беотии [617]мы живем?

«Привлечен к ответственности за оскорбление нравов и общественной морали» — эти два синонима составляют два главных пункта обвинения. У меня, когда я предстал перед восьмой судебной палатой [618]с моей «Бовари», был еще третий пункт: «и за оскорбление религии»; процесс этот создал мне огромную рекламу, которой я приписываю три четверти своего успеха.

Словом, ничего не понимаю! Может быть, ты косвенная жертва какой-то мести? Тут что-то нечисто. Уж не хотят ли они обесценить Республику? Да, пожалуй!

Когда вас преследуют за политическую статью — это еще куда ни шло; хотя я вызываю все суды — чтобы они попробовали мне доказать практическую необходимость такого преследования! Но за литературное произведение, за стихи! Нет, это уж слишком!

Тебе скажут, что в твоем стихотворении непристойные «тенденции». С теорией тенденций можно зайти далеко, и следовало бы окончательно договориться относительно вопроса: «Мораль в искусстве». Что прекрасно, то и морально, — вот и все, по-моему. Поэзия, как солнце, золотит навоз. Тем хуже для тех, кто этого не видит.

Ты безукоризненно разработал обыденный сюжет и заслуживаешь всяческой похвалы, а вовсе не штрафа и тюрьмы. «Сила писателя, — говорит Лабрюйер, — заключается в уменье хорошо определять и хорошо описывать». Ты хорошо определил и хорошо описал. Чего им еще нужно?

«Но сюжет, — возразит Прюдом [619], — сюжет, милостивый государь! Двое любовников, прачка, берег реки! Надо было разработать сюжет более деликатно, более тонко, заклеймить его мимоходом в изящном приеме, а в конце вывести почтенного священника или доброго доктора , преподносящего лекцию об опасностях любви. Одним словом, ваш рассказ наталкивает на соединение полов ».