Джозеф Киплинг - Избранные произведения в одном томе

— Я не вполне ясно отдаю себе отчет в этом, но во всем том, что ты говорил сейчас о работе и обо всем остальном, твои взгляды лучше и благороднее моих; и потом, ты так терпелив. Да, ты, несомненно, гораздо лучше меня.

Дик бегло представил себе все теневые стороны обычной мужской жизни, и в том, что предстало его мысленному взору, не было решительно ничего, что бы могло преисполнить его душу сознанием своей нравственной чистоты, и невольно он поднес край ее мехового плаща к своим губам.

— Почему ты можешь видеть вещи, которых я не вижу? — продолжала Мэзи, делая вид, что она не заметила его движения. — Я не верю тому, во что ты веришь, но мне кажется тем не менее, что ты прав.

— Если я видел многое, то только для тебя и ради тебя, и я знаю, что не мог бы сказать об этом никому другому, кроме тебя. Ты мне как будто все прояснила на мгновение. Но ведь я не претворяю в жизнь то, что я проповедую, а ты хотела бы помочь мне… Нас всего только двое на этом свете для всех наших благих целей, и… и ты говоришь, что тебе приятно иметь меня подле себя?

— Да, конечно, приятно. Я не знаю, можешь ли ты вполне понять, насколько я безнадежно одинока!

— Дорогая, мне думается, что могу.

— Два года тому назад, когда я сняла этот маленький домик, я имела привычку ходить взад и вперед по нашему дворику и стараться заплакать; я никогда не плачу, не могу плакать, а ты?

— Уже давно и не пробовал плакать. А что было тому причиной? Переутомление?

— Не знаю; но я, видишь ли ты, представляла себе, что я совершенно надломлена, что у меня нет средств, что я умираю с голода в Лондоне, и об этом я думала изо дня в день, целыми днями, и это так пугало меня… о, как это меня пугало!

— Мне знаком этот страх. Самый ужаснейший из всех. Он иногда заставляет меня просыпаться ночью. Но тебе он не должен был бы быть знаком.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Не все ли равно. Ведь твои триста фунтов годового дохода целы?

— Они в государственных фондах.

— Это хорошо. И если тебе будут предлагать более выгодное помещение, даже если сам я стал бы тебе советовать, не слушай! Никогда не трогай капитала и не давай никому ни гроша, даже и твоей рыжеволосой приятельнице.

— Не бранись раньше времени. Я уж не так неблагоразумна, как ты думаешь.

— Свет полон людей, которые рады были бы заложить свои души за триста фунтов годового дохода; а женщины приходят и выпрашивают взаймы то пять, то десять фунтов, а женщины не совестливы в денежных делах. Потому держись крепко за свои деньги, Мэзи. Нет ничего ужаснее в мире нищеты в Лондоне. Меня она задела и вселила мне в душу ужас и страх, а человек не должен знать страха, должен ничего не бояться. У каждого человека есть свой страшный кошмар, который преследует его, и если не бороться против него, то он одолеет человека и доведет его до полного малодушия.

Нищета и жестокая нужда, которую пришлось испытать Дику, оставила глубокий, неизгладимый след в его душе; и чтобы добродетель не слишком дешево обходилась ему, этот страшный призрак постоянно стоял за его спиной и толкал его на постыдные сделки, когда являлись покупатели его товара.

Мэзи внимательно следила за выражением его лица в лунном сиянии.

— Но теперь у тебя достаточно много денег, — заметила она успокаивающим тоном.

— У меня никогда не будет достаточно, — начал он почти злобно, но затем рассмеялся. — Мне всегда будет не хватать трех пенсов при расплате.

— Почему именно трех пенсов?

— А вот почему: я однажды донес какому-то человеку узел от Ливерпульской станции до Блэкфрайерского моста и должен был получить за это шесть пенсов. Ты не смейся, — они мне были нужны позарез, а получил я всего только три пенса, да и то не серебром. И сколько бы я ни заработал, мне всегда не доплатят этих несчастных трех пенсов.

Такая речь была не совсем к лицу человеку, который только что проповедовал о святости труда, и это поразило Мэзи, которая предпочитала, чтобы ей платили не деньгами, а похвалами, за которыми гонятся все и которые потому, очевидно, должны быть предпочтительны, — и, пошарив в своем кошельке, она с серьезным видом достала три пенса и сказала:

— Вот они, Дикки, я тебе заплачу; а ты не горюй и не тревожься больше; не стоит того. Теперь тебе уплачено?

— Да, уплачено, — сказал проповедник высокого и чистого искусства, беря из ее рук монету, — мне уплачено с лихвой, и на этом мы сведем счеты. Эта монета всегда будет при мне, на моей цепочке от часов. Ты просто ангел, Мэзи!